Алексей Солоницын - Взыскание погибших

Он стоял перед ней, победоносный, хмельной, а сам был смущен, как отрок, которому предстоит первая брачная ночь. Наверное, это новая жизнь в новой вере смущала его сердце. Ему не жалко было отдать сотни наложниц и в Берестове, и в Вышгороде, отказаться от них навсегда; не жалко отдать женам с их детьми города — пусть живут там, он никогда не станет тревожить их. Но как жить только с одной женой по закону новой веры? А если Анна не полюбит его? Или он сам станет равнодушен к ней? Разве этого не бывало, когда проходил угар первых ночей?

Она стояла, тоненькая, как деревце, царственная и робкая, и он понимал, что перед ним стоит его судьба.

Анна, Анна, ты подарила то, чего не смогла ни одна женщина — ты подарила любовь столь же чистую, как светлое небо в первый весенний день!

Молебен закончился, и Владимир направился к выходу из храма. Он шел со свитой к терему по- прежнему неторопливо и торжественно, и знатные киевляне, завидев его, кланялись, а простой люд валился на колени.

Только в своей опочивальне он расслабился, лег, приказав позвать Анастаса, иерея Десятинной церкви. Анастас умеет выгонять хворь. Каждый вечер он натирает тело князя снадобьем, дает питье, и Владимиру дышится легче.

Анастас сухощав, быстр на ногу, длинная ряса не мешает его легкому, как бы скользящему шагу. В черных, чуть навыкате, глазах видна самоуверенность человека, познавшего тайну. Волосы у него длинные, но сильно поредели, борода курчавится, как и прежде, но в ней обильна седина. Уже 27 лет прошло с той поры, когда Владимир привез из Корсуни этого многоопытного и многоречивого грека.

Анастас тонкими сильными пальцами втирал снадобье в грудь Владимира, и князь испытывал боль, но знал, что надо терпеть. Он отдышался, а когда выпил приготовленный Анастасом настой, боль отступила.

— Чем опять недоволен? — спросил Владимир, видя, что Анастас хмурится, изламывая бровь.

— Бог разум чтит, тебе ли этого не знать, — сердито сказал Анастас. — Зачем приказал градским людишкам на рать идти? Или Борису твоей дружины мало? А как завтра к Киеву иной враг подойдет? Хоть бы Святополк?

— Вон ты что… Сам его вразумлял, а не веришь, что научил чтить отца.

— Не верю.

— И что в порубе ( деревянный сруб, использовавшийся в Древней Руси в качестве места заточения ) Святополк сидел, тоже не помогло?

— Не помогло.

— Ах, Анастас, тяжело с тобой говорить — всегда ты прав. А все же, хоть и рожден в грехе, не поднимет он руку на меня.

Анастас сдерживал раздражение, тер ладонями колени, и ряса его колыхалась. Поверх рясы висел золоченый крест, и когда Анастас поворачивался к оконцу, солнечный луч вспыхивал на нем.

— А все же ты многого не знаешь. Рассказать? — Владимир и сам удивлялся, почему откровенничал с Анастасом.

Никому, даже митрополиту, не рассказывал он о тяжких подробностях жизни своей, а вот перед Анастасом обнажался. Почему? Неужто потому, что и Анастас совершал подлые поступки? Ведь это он указал место, где можно было перекрыть трубы, дающие воду неприступной Корсуни. Владимир приказал копать, трубы на самом деле оказались в том месте, какое указал Анастас, воду перекрыли, и вскоре Корсунь пала.

— Ты не знаешь, — продолжал Владимир, — что Мария, жена брата моего Ярополка, была непраздна, когда я ее взял. Ты не знаешь, как она кусалась, как била меня, даже хотела задушить. Но это меня не остановило. — Владимир смотрел Анастасу прямо в глаза, но тот не отводил взгляда. — Она была монахиней, когда ее взял в плен мой отец Святослав. Отдал ее Ярополку, а мне стало обидно — почему все ему? Кто такая монахиня, я, конечно, не знал, видел только красоту ее. Я считал, что если одолел брата, то все его — мое по праву. Ум мой не мог взять в толк, что когда-то я буду мучиться, вспоминая это…

— Не казни себя. Ваша вера разрешала иметь сколько угодно жен. Да и куда ей было деваться, как не стать твоей? Одного варвара сменил другой… сам подумай, какая в том была для нее разница? Оставалось только молитвой утешаться…

— Ты думаешь, она не могла полюбить Ярополка? По-твоему, гречанка не могла полюбить русского варвара? Выходит, и Анна не любила меня?

— Я этого не говорил.

— Ты никогда ничего прямо не говоришь, — Владимир откинул голову, закрыв глаза. — Иди! — устало сказал он. — Тебе подумать надобно, с кем после меня остаться.

— Если Господь призовет тебя, мне назначено всегда с Борисом быть, — сказал Анастас.

— Ты с тем будешь, на чьей стороне сила. Иначе зачем своих предал, ко мне переметнулся под Корсунью?

Анастас спокойно проглотил обидные слова.

— Ради союза твоего с кесарями Василием и Константином, Богу угодного, готов бы и смерть принять, а не токмо к тебе переметнуться!

— И корысти у тебя не было никакой, и шкуру ты свою не спасал. Легко тебе живется, Анастас. Ступай!

— Не гневайся, князь, — сказал Анастас как можно мягче. — Я ли почти за тридцать-то лет не доказал, что предан тебе душой и телом? Я ли не послужил святой вере и Руси?

— Оставь, Анастас. Не о том хотел сказать. Не видишь разве, что со мной?

— Вижу. Боль тебе ум застилает. При Святополке латинский епископ Рейнберн. Он не глупее нас с тобой, — продолжал гнуть свое Анастас. — Как узнает он, что город защитить некому, заставит Святополка идти на тебя.

— Я же тебе сказал… Ох, душно тут. Поеду завтра в Берестов. Там дух другой. Поедем со мной, а то и поговорить не с кем. Но и ты понять меня не хочешь. Ну вот что Святополку надо? Будто не я дочь короля польского ему в жены добыл, будто не дал в удел Туров. Жене его веру латинскую разрешил. Все мало!

— Не надо за Бориса бояться, он не дите малое, а воин. Ты болен и слаб, а остаешься с открытыми воротами.

— Ты сам боишься, — сказал Владимир. — Не дал Бог тебе мужества. Токмо зря тревожишься — скоро вернется Борис, побьют они печенегов.

Анастас опустил голову, чтобы Владимир не заметил раздражения в его глазах.

— Или ты что-то от меня таишь? — спросил Владимир и приподнялся на ложе.

— Не об одном Святополке думаю. Ты забыл, что по сей день нет дани от Ярослава.

Владимир вздрогнул — Анастас потревожил вторую кровавую рану.

— Ничего я не забыл, — сказал он, морщась от вновь подступившей боли. — Пойду и напомню, кто его отец, дай только выздороветь.

— А если сам он придет сюда?

— Опомнись, Анастас, он сын мне! И веры мы одной. Как посмеет поднять руку на отца?

— Так ведь отказался от дани.

— И что? Договаривай! — в глазах Владимира появился холодный блеск, так хорошо знакомый Анастасу.

— А то, что он помнит, как ты Рогнеду, мать его, выгнал от себя.

— Выгнал, но куда? Двенадцать было у меня сыновей, а кому из них Новгород отдал? Рогнеде и сыновьям ее. Владейте славным градом, живите в радости. Нет, так и умерла в ненависти. А Ярослав того не понимает, что не мне его гривны и куны нужны, а дружине моей, Киеву. Ступай, скажи отрокам, чтобы собирались завтра в Берестов. Дружину проводим и сами поедем. А теперь постараюсь уснуть.