Юрий Тубольцев - Тиберий

Випсания Агриппина унаследовала порядочность и одухотворенность отца, а также эстетическую утонченность и женственность матери. Что может быть прекрасней одухотворенной женственности? Випсания не выглядела красавицей, но являлась таковой во взаимоотношениях. Стоило мужчине обратить на нее внимание, и она светилась феерическим сиянием. Она преображалась, как земля с восходом солнца. Глаза ее увлажнялись нежностью, как утренние цветы — росою, она казалась окрыленной, как пальмовые рощи, распахивающие перистые крылья ветвей навстречу жарким лучам. Ее щеки и грудь розовели словно созревшие плоды и наливались соком желания будто виноградные гроздья, набухшие хмельною сладостью. Она жаждала принести дары своей любви и всем своим существом обещала счастье. Рядом с нею любой мужчина чувствовал себя самым сильным, умным и великим человеком на планете. Обостренная, как обнаженный нерв, женственность требовала себе немедленного дополнения в лице мужественности, и как любая способность, достигшая масштаба таланта, вскрывала тайники лучших чувств в тех, с кем соприкасалась.

Нельзя сказать, что Випсания Агриппина поняла и оценила Тиберия, но она прочувствовала его как женщина и окружила атмосферой любви, фосфоресцирующей флюидами пьянящей женственности. В ее присутствии ему казалось, что сама земля обретала пол, стройные деревца представлялись застывшими в ожидании любви девушками, вода в ручье журчала ласковым признаньем, движенье воздуха ощущалось как нежные прикосновения любящих рук. Чарующая атмосфера бесхитростных чистых, словно родниковых чувств очищала душу от мирской скверны, избавляла от гнета властолюбия отчима и матери, придворной ненависти и зависти. Женской слабостью Агриппина объяла его истерзанный борьбою с внешним миром дух и помогла ему ощутить свои границы и формы, сконцентрироваться и обрести силу. Глядя в ее светящиеся первозданной радостью жизни глаза, он чувствовал себя более могущественным, чем тогда, когда во главе войска обращал в бегство орды германцев или паннонцев. Всякий раз при виде него она восторженно замирала и всем своим трепещущим существом просила ласк, являя собою жгучую смесь стыдливости и вожделения. Тиберий освобождался от груза земных забот, и дух его взмывал в небеса, когда он склонялся над ее распростертым телом. Она чутко откликалась на каждое его движение, на всякое прикосновение, она говорила с ним дыханьем и дрожью в теле, и с такою искренней радостью предавалась наслаждению, что он испытывал высочайший восторг, переживая ее удовольствие. Когда она, обессилев от ласк, сияла счастьем, слегка стыдясь своей радости, он ощущал себя титаном, взошедшим на Олимп и взявшим в руки солнце.

Будучи почти стопроцентной самкой, потенциально вожделеющей ко всем мужчинам, Випсания, благодаря воспитанию в честной семье, всю свою необъятную сексуальность воплотила в любовь к мужу. Потому ее любовь и творила с ним чудеса, и потому она была безусловно верна ему даже в мыслях. Она создала из него гения любви и не нуждалась ни в ком другом. Они стали друг для друга судьбой, но политический расчет Августа разлучил их.

Юлия внешне была эффектнее Агриппины и, что немаловажно, умела подать себя как красавицу. Кроме того, она казалась умнее и развитее скромной Випсании Агриппины. Но лицемерное воспитание обратило ее достоинства в пороки. Из наблюдений за отцом и мачехой она сделала вывод о том, что плохо не дурное само по себе, а то, за что следует расплата, но безнаказное зло есть добро. Поскольку же положение принцессы делало ей позволительным все, она ни перед чем не останавливалась в удовлетворении капризов. Освободившись от ответственности перед людьми, она сделалась рабыней своих прихотей. Но прихоти не выражают глубинных течений души, потому следование им придает жизни поверхностный характер. Недостающее качество в таких случаях пытаются компенсировать наращиванием количества. Поэтому все дурные страсти не знают удержу. Это гонка без финиша, когда тело стремится убежать от души.

Чем больше Юлия получала удовольствий, тем меньше их чувствовала. И в этом она упрекала других. Люди, по ее мнению, столь ничтожны, что даже женщину не могут порадовать. Именно циничное отношение к окружающим сблизило Юлию с Семпронием Гракхом, который был ее любовником дольше других. Вкушая фальшивые ласки светской дамы, он платил ей ядом презрения к людям. Этот яд казался ей сладостным нектаром, поскольку позволял видеть зло в других и не искать его в себе, но тем разрушительней он воздействовал на ее душу. Язвительными насмешками Гракх подогревал ненависть Юлии к мужу. От ее имени он сочинял доносы и кляузы на Тиберия и во многом способствовал его опале во время пребывания на Родосе.

В общем, Юлия стала воплощением своей эпохи, где под блистательным внешним обличием скрывалось уродливое нутро, таилась смертельная болезнь, прикрытая светскою улыбкой. Но в женщине пороки времени предстают в особенно обнаженном и гнусном виде. В жене Тиберий в концентрированном виде обнаружил все то, что он страстно ненавидел в обществе, отчего пытался отстраниться, чего стремился избегать. А придворная судьба вновь и вновь окунала его в эту клоаку. Кроме того, Юлия постоянно унижала его потребительским отношением. Все люди, за исключением отца, были для нее лишь предметами для удовлетворения ее нужд. Даже в постели она не чувствовала партнера, ориентируясь исключительно на собственные ощущения. В ее отношении к мужчине не было ничего индивидуализированного, обращенного именно к этому мужчине. Что иное может так зло ранить мужское самолюбие? Любовь Випсании позволила Тиберию почувствовать свою значимость, ощутить себя особой, неповторимой личностью, а Юлия уничтожала в нем персону, нивелировала личность. В итоге два брака Тиберия напрочь забраковали его отношение к женщине. Обаяние Випсании Агриппины оказалось опошленным вторым замужеством, когда она попала в руки самого неприятного для Тиберия человека. Всякий раз, наблюдая назойливое самодовольство примитивно-лукавого Азиния Галла, он угадывал в его жизнерадостности плоды усилий Випсании, и память о былой любви чернела. Юлия, воплотив в себе все зло, терзавшее Тиберия в ненавистном мире, прочно связала в его представлении это зло с женской природой.

В новом году проблем прибавилось. Начались волнения на Востоке, зачинщиками которых стали парфяне. А Германик опять вторгся в дремучие леса правобережья Рейна, мечтая достичь Альбиса. При этом он в очередной раз оставил без внимания письменный совет Тиберия отказаться от покушений на скудные земли, богатые, однако, сильными защитниками. В сложной ситуации принцепс полагался на установившееся в последнее время сотрудничество с сенатом. Тиберий был хорошим аналитиком, но не имел особой изобретательности, поэтому он нуждался в подпитке идеями. Причем он находил это вполне естественным и справедливым, поскольку во все века римские лидеры взаимодействовали с сенаторами, а подчас и с плебсом, за исключением разве что Юлия Цезаря, который не терпел рядом с собою значительных личностей. Но надежды Тиберия снова не оправдались. Ему пришлось заниматься не государственными делами, а совсем другими вопросами, подброшенными ему сенаторами.