Владимир Голяховский - Крушение надежд

— На «историческую родину»? Кто это так назвал Израиль?

— Ой, да кто же еще мог так его назвать, кроме самих евреев? Конечно же, евреи, которые хотят туда уехать. Они так и называют Израиль в своих заявлениях: хотим уехать на свою историческую родину Израиль.

— Ну, это, наверное, верующие евреи.

— Ой, конечно же, некоторые из них верующие. А ты знаешь, что повсюду стали закрывать синагоги? Даже в городах, где много евреев: в Черновцах, Виннице, Барановичах, Оренбурге, Иркутске, Свердловске, Казани, Львове, Каунасе, Грозном — там синагог вовсе не осталось. Говорят, с пятьдесят седьмого года было закрыто более ста синагог и молельных домов. Знающие евреи говорят, что во всей стране осталось только шестьдесят две синагоги. И это почти на три миллиона евреев, а!

— Ну, это я знаю. У нас в Малаховке синагогу даже сожгли.

— Ой, как же, Монечка! Конечно, мы все слышали про твой подвиг, как ты спас из огня древнюю Тору. Это большая мицва.

И харьковчане продолжали рассказывать:

— Ой, что творилось при Хрущеве на Украине! Нет, Монечка, не получилась хрущевская оттепель для евреев. Ты, например, знаешь, что раввинов и религиозных евреев обвиняют в антигосударственной деятельности? Потому что они якобы встречаются в синагогах с иностранцами, передают им секретные сведения, проводят разные мошеннические операции, спекулируют валютой. Это можно так издеваться над верующими евреями?!

Моня удивлялся напору их жалоб:

— Ну, всего этого я не знал.

— Вот мы и говорим, что вы, московские евреи, оторвались от остальной еврейской массы.

— Не совсем оторвались. Я знаю, что раввин Московской хоральной синагоги Левин просил верующих евреев не принимать никаких подарков от иностранцев. Он это сделал по распоряжению властей.

— У вас в Москве власти хоть дают «распоряжения». На Украине евреям намного хуже, некоторых даже арестовали.

— За что арестовали?

— Ой, он еще спрашивает «за что». А за то, что их обвинили в «сионистской пропаганде». А какая это пропаганда? А вот какая: несколько евреев отрастили себе пейсы и произнесли в синагоге традиционное пожелание, которое евреи говорят друг другу уже две тысячи лет после изгнания из Иудеи: «На будущий год в Иерусалиме». Это пропаганда?

Моня повесил голову:

— Да, это уж слишком.

— А еще с пятьдесят девятого года стали вводить ограничение на выпечку мацы на еврейскую Пасху. В шестьдесят первом запретили производство мацы в пекарнях при еврейских общинах. Остались только пекарни в Москве, Ленинграде, в Средней Азии и в Закавказье.

Моня вставил:

— Это я знаю. Хрущев приказал выпекать мацу из кукурузы, как пищу национальную по форме и социалистическую по содержанию.

— Это опять твоя хохма? Мы ее слышали. Ты молодец, сочиняешь хорошие хохмы.

Моня сказал:

— Но вы не во всем правы: в шестьдесят третьем году запрет выпекать мацу был распространен на Москву и Ленинград. А тех нескольких евреев, которые продолжали выпекать мацу на Пасху, судили в июне того же года.

— Это не хохма?

— Это не хохма.

— А за что же их судили тех евреев?

— Их обвинили в предпринимательской деятельности и спекуляции мацой. Тогда Америка прислал двадцать тонн мацы на пожертвования американских евреев. Но все задержали на таможне, евреям ничего не досталось.

— Неужели ничего? А почему, Монечка, почему?

— А вот почему: сказали, что посылка в Советский Союз предметов еврейского религиозного культа и мацы из-за границы есть форма идеологической диверсии.

— Ой-вей, Монечка! Ведь не только мацу запрещают, ведь даже еврейские кладбища стали закрывать.

Моня нахмурился:

— Что, значит, мертвые евреи им все равно евреи?

— Да, Монечка, ты умница, все правильно понимаешь. Мертвые евреи все равно евреи. А что прикажешь делать нам, живым, если нас так во всем притесняют, а? Поэтому мы тебе скажем так: не получилась хрущевская оттепель для евреев. Когда он возвысился, все люди надеялись, что жизнь станет лучше. И русские надеялись, и евреи тоже надеялись. Но надежды не сбылись, а случилось крушение надежд. А ты можешь нам сказать, чего нам ждать от Брежнева, а? Может, при нем наши надежды не рухнут?

После лекции Моня вышел прогуляться по громадной городской площади. Неподалеку стояла православная церковь, туда шла густая толща молящихся — к вечерне. Церковь в СССР была официально отделена от государства, но с середины 1960-х годов люди в городах все более открыто ходили молиться в храмы, отмечали церковные праздники и приносили небольшие воздаяния, от этого церковь богатела и усиливала свое влияние. Моня заглянул внутрь, люди распевали молитвы, женщины крестились, было довольно много молодежи.

Подоспевшие родственники сказали Моне:

— Вот, Монечка, это как раз то, что мы тебе говорили: церквей в Харькове несколько, русские ходят в них открыто, а единственная в городе синагога — опасное для евреев место. Старики по субботам все-таки ходят, а мы боимся даже приближаться, могут с работы уволить.

На другой стороне площади Моня увидел Русский драматический театр имени Пушкина. Шла пьеса «Большевики» Михаила Шатрова. Моня предложил родным:

— Хотите пойти со мной в театр? Я покупаю билеты.

— Ой, Моня, ну, скажи, зачем нам смотреть спектакль про большевиков? Что, мало нам видеть их спектакли каждый день на работе?

В отличие от церкви, театр оказался почти пустым. Актеры изображали большевиков в 1918 году, обеспокоенных ранением Ленина. Они что-то горячо и горестно произносили, но спектакль получался вялый. В первом антракте Моня пошел в буфет и с удивлением увидел, что туда по лестнице несется изрядная толпа людей, которые немедленно кинулись покупать пиво. На второе действие в зал пришло несколько зрителей с бутылками и кружками пива в руках, люди вели себя шумно, на сцену почти не смотрели. Зато в следующем антракте все снова кинулись в буфет.

Моня так этим заинтересовался, что пошел за кулисы к главному режиссеру, заслуженному артисту Владимиру Ненашеву, познакомиться и расспросить. Режиссер обрадовался возможности поговорить с интеллигентным москвичом, рассказал:

— Плохи наши дела, публика не хочет ходить на идейные патриотические спектакли. А обком заставляет их ставить. Что же делать? Наш хитрый администратор Фима Левенбук придумал, чем заманивать зрителей в театр. Он договорился, чтобы в буфет завозили редкий товар — бутылочное пиво «Жигулевское». В городе его купить невозможно. Пиво в театральном буфете — лучшая приманка на спектакль. Левенбук заказывает его специально в дни идейных спектаклей. Ну, а в буфет без театрального билета не пустят. Люди уже знают: если пьеса о большевиках, значит, будет пиво. Тема спектакля патриотизма не вызывает, а пиво вызывает, да еще какой! Люди собираются у кассы под конец первого действия, покупают билеты и в антракте врываются в буфет пить пиво. На второе действие буфет закрывают, но все знают, что будет еще антракт. Поэтому нехотя идут в зал, чтобы потом опять бежать в буфет.