Владимир Голяховский - Крушение надежд

Сдать с первого раза удается только трети врачей, со второго раза — около 60 %, с третьего — около 85. Но есть люди, которые сдавали уже по пять раз и даже больше. Хуже всех сдают врачи из России, почти никто не знает английский достаточно хорошо, да и преподавание в СССР велось на низком уровне, объем новой медицинской информации трудно переварить даже за два года. Надо читать много учебников, самый лучший из них издается каждые пять лет фармацевтической компанией „Мерк“, „The Merck Manual“, книга на 1500 страницах, на специальной тонкой бумаге, в ней есть все. Мы с женой прочитали его от корки до корки, как приехали, засели за него и другие учебники, занимались по восемнадцать часов в сутки, глаза опухали, мозг отказывался воспринимать прочитанное. Но мне повезло — удалось хорошо сдать медицину с первого захода, а вот английский пришлось сдавать дважды. Жене придется сдавать еще».

Рупик читал письма вслух Соне, уговаривая и успокаивая ее:

— Вот видишь, Евсею повезло. И мне повезет тоже. Соня в ответ только вздыхала и плакала.

Он решил обязательно прочитать учебник «Мерка», достал его — до чего внятно и полноценно описаны в нем все разделы медицины. Вот как надо писать! Это послужило ему образцом для написания своей будущей книги.

В следующем письме Евсей Глинский рассказывал, как он поступил в резидентуру:

«Все американские врачи, включая иммигрантов, должны проходить один год интернатуры по общим предметам, а потом резидентуру по специальности. Мне повезло, мне, как бывшему профессору, зачли один год, и не нужно было проходить интернатуру. Попасть в резидентуру при хорошем госпитале очень не просто, специальная комиссия отбирает всего несколько кандидатов из десятков подавших заявления. Мне повезло: после собеседования меня приняли в очень престижный большой госпиталь. Иммигрантов в него почти никогда не принимают.

На свой первый заработок я снял приличную квартиру и купил в рассрочку новый „Форд“. Но должен сказать, что, хотя в Америке рабство было отменено век назад, одна форма его осталась — это медицинская резидентура. Работаем мы с раннего утра до позднего вечера, по 12–14 часов в день, но этот жесткий режим обучения дает настоящий опыт, после резидентуры ты уже натренированный специалист.

В течение обучения нужно сдавать еще экзамен — на право частной практики. Вопросы еще более сложные, много клинических случаев с цветными изображениями легких или кишки и много кардиограмм. Иммигранты сдают со второго-третьего раза. Мне повезло, я сдал с первого раза».

Рупик опять читал Соне, говорил:

— Молодец Евсей, все ему так хорошо удается. Америка — страна возможностей.

Соня пожимала плечами, ей это было неинтересно.

Не все было хорошо и просто в Америке. Глинский писал, что его сын Саша очень изменился.

«Помнишь, какой счастливый был наш сын Саша перед отъездом? Радовался, как щенок. В Москве и Саранске он был жизнерадостным парнем, там ему все давалось легко, а в Америке из-за первых сложностей обустройства он стал хмурым и мрачным, живет в постоянном напряжении, расстраивается и нас расстраивает. Он подавал заявления в разные медицинские институты, но его отметки из Саранского медицинского не зачитывают, никто здесь даже не знает о существовании Мордовского университета. Саша помрачнел, смотрит исподлобья, и теперь ничего его тут не радует. Но недавно он нашел объявление в газете о том, что открывается новый медицинский институт на острове Доминика, в Карибском море, и туда приглашаются желающие. Он пошел на собеседование (здесь оно называется „интервью“) и вернулся радостный:

— Меня приняли! Меня приняли! Надо только срочно внести тысячу долларов в банк на счет института, и с января я могу начать заниматься.

Мы с женой переглянулись:

— Слушай, где эта Доминика?

Втроем мы нашли ее на карте: маленькая точка между Гваделупой и Мартиникой, но мне этот остров-точка не внушил доверия. Я сказал Саше:

— Слушай, как бывший профессор медицинского института я знаю, что для обучения студентов институт должен базироваться на больницах („госпиталях“). Откуда же на этой крошечной Доминике возьмутся госпиталя и достаточное число пациентов для обучения студентов лечению?

Но Саша стал очень негативный, он хмуро ответил:

— А мне плевать, какие там госпитали. Мне что надо — поскорее стать врачом и зарабатывать деньги. Вот и все. Этот институт — обыкновенное коммерческое предприятие, его финансирует один богатый американец. Преподаватели все американцы, и туда едут учиться не только иммигранты, но и американцы тоже. За учебу надо платить 5000 долларов за семестр, а жизнь там дешевая. Первые два года надо учиться там, а на вторые два года (в американских медицинских институтах учатся четыре года) надо самому находить какой-нибудь госпиталь в Америке с врачами-преподавателями и учиться у них. И еще, самое главное: мне зачли один год учебы в Саранске. Так что мне учиться там всего один год.

Все это казалось довольно просто молодому неопытному человеку, но мне внушало подозрения.

А он настаивал:

— Завтра же надо обязательно внести в банк тысячу долларов. Без этого все пропадет. А если вам жалко денег, то знайте, что я верну их вам из первого же врачебного заработка.

Он был так возбужден обещанной перспективой, так нервничал, что мы с женой заволновались за него и, чтобы его успокоить, внесли эти деньги. Но денег у нас пока мало, и мы стали думать, в каком банке раздобыть под проценты ссуду на пять тысяч, чтобы заплатить за семестр учебы? Банки все отказали, потому что этот институт еще не признан Американской медицинской ассоциацией. Но Саша так уверился в своем успехе, что опять мрачно говорил:

— Подумаешь, какие дела! Пока не признан, так потом будет признан.

А без ссуды из банка мы не могли оплатить ни один семестр. Мы объяснили Саше, что у нас просто нет столько денег. Поверил он или не поверил, но тяжело переживал эту неудачу:

— Эх, какая была шикарная возможность! А смогу ли я поступить в институт в Америке, это еще вопрос. Может, на этом закончить мечтать о медицине?

Он впал в депрессию, в нем происходят психологические перемены молодой души, впервые столкнувшейся с трудностями жизни. Для адаптации к Америке нужны закаленные нервы.

Вскоре оказалось, что объявление в газете про этот институт было простой аферой, мы даже не смогли выручить тысячу долларов, которую заплатили. В результате длительных усилий нам вернули половину. А Саша стал мрачнее тучи и долго с нами не разговаривал. Эх, дети, дети, сколько от вас радостей и сколько за вас переживаний!..» — так Глинский заканчивал свое письмо.

Рупик не стал читать это письмо Соне, но сам думал: «Что ж, молодым людям приходится через трудности вкусить и понять, что возможности в Америке не даются даром».