Валентин Кухтин - Коридоры кончаются стенкой

Мешала работать с прежней боевитостью странная симпатия Селезнева к крайсуду и крайпрокуратуре. Их холеными руками он держал Шулишова за горло, не давая вздохнуть полной грудью, терзая различными проверками в порядке надзора и массовым возвращением уголовных дел на доследование, а еще хуже —. прекращением их из-за отсутствия в действиях обвиняемых состава преступления.

Не давала спокойно вершить дела внутренняя «контра» — распоясавшиеся коммунисты Управления. Обреченные на молчание при Ягоде и Ежове, они вдруг осмелели, разговорились, люто набросились на руководство Управления, якобы «поощряющее порочные методы следствия, клеветников и карьеристов, подвергая «виновных» беспощадной критике на партийных собраниях. Объектами особого внимания «критиканов» стали как раз те сотрудники и руководители Управления, на которых Шулишов опирался с самого начала, кто не на словах, а на деле показывал свою преданность органам внутренних дел. Именно этих людей — Безрукова, Сорокова, Биросту, — он приблизил к себе и выдвинул на вышестоящие должности без согласования с крайкомом или вопреки мнению крайкома, чем навлек на себя гнев Селезнева и секретаря крайкома по кадрам Бессонова.

Предметом особой тревоги стали неприязненные отношения, которые сложились между ним и военпрокурором войск НКВД Краснодарского края Гальпериным. Этот неистовый законник с первых дней, а сейчас особенно, поставил себя в пику ему — Шулишову, раскапывая дела давней давности и придавая им такое современное звучание, будто именно Шулишов, а не его предшественник, арестованный и уже расстрелянный как враг народа, дал им жизнь, умертвив всех, кто по ним проходил. Но главное, пожалуй, не в этом. Главное в том, что по результатам своих раскопок он заваливает Управление письмами, в которых требует привлечь всех, принимавших участие в фабрикации дел, к уголовной ответственности. Все — это добрая половина аппарата Управления. Можно ли рассматривать подобные действия Гальперина как стремление очистить чекистские ряды от скверны, накопившейся за годы ежовщины? Скорее всего это желание парализовать деятельность вверенного ему Управления, лишив его профессионального ядра.

В пределах допустимого он дает отпор Гальперину, игнорируя его «нелепые» указания по делам, просмотренным в порядке надзора, и запрещая без согласования с ним вызывать для собеседований и допросов подчиненных ему сотрудников. Это вызывает потоки жалоб Селезневу и непосредственному начальству — начальнику 4-го отдела ГВП диввоенюристу Дорману и военпрокурору войск НКВД СКО бригвоенюристу Волкову. Последние двое пока молчат, но это сегодня. А что будет завтра? И хоть угрожает опасность и мучит неизвестность, он нет-нет, да и подсунет Гальперину мелкую каверзу, метко бьющую по самолюбию служителя закона, стремясь показать, что не прокурор первая скрипка в правовом оркестре, и не суд, на который ему наплевать, а он — Шулишов — как раньше, так и теперь, то есть не конкретно он, а НКВД в его лице. Именно поэтому он сделал помощником начальника Управления Безрукова, начальником 2-го отдела — Биросту, хотя Гальперин требовал их ареста, а крайком протестовал против их назначения. Кое в чем приходилось, конечно, и уступать. Более того, подчеркивать, что благодаря именно прокуратуре удалось выявить имевшие место серьезные нарушения или устранить, такие-то недостатки. Это были тактические ходы, в которых он поднаторел в свое время и теперь использовал для защиты и нападения.

Когда случалась удача, Шулишов спешил информировать о ней Москву. Пусть видят: Шулишов не мух ловит в Краснодаре, а разоблачает и отлавливает врагов. В начале года, например, агент «Алтайский», состоявший на связи сначала у Бродского, а затем последовательно у Карлина и Биросты, выдал информацию, свидетельствовавшую о существовании в Краснодаре троцкистской террористической группы, которая наряду с активной троцкистской работой готовила террористические акты над руководителями ВКП(б). Сколько было радости! Немедленно завели агентурное дело под кодовым наименованием «Осиное гнездо» и начали активную агентурную разработку лиц, поименованных в донесении агента, которая велась обособленной группой сотрудников и держалась в строгом секрете от оперативного состава, не причастного к ее реализации.

— Подготовьте спецсводку в Москву! — приказал Шулишов Биросте и шутливо добавил: — А вот здесь, — он ткнул ему в грудь указательным пальцем, — просверлите дырку для ордена!

— Главное — удачно ликвидировать разработку, — ответил Бироста бодро, — а дырку проделать — дело не сложное. Был бы повод.

— Будет, будет! За это я ручаюсь! Спецсводку — за тремя подписями: моей, вашей и Карлина.

— Хорошо.

«Раевскую» решили арестовать.

— Хватит ей отсиживаться на конспиративной квартире. Сексота из нее не вышло, пусть идет обвиняемой, — заключил Шулишов. — Переведи ее во внутреннюю тюрьму. Ты не интересовался, почему она так настаивает на аресте отца? — спросил он у Безрукова, завязывая тесемки личного дела агента. — Выясни. Протокол допроса составь на основе ее донесений. Чтобы никаких противоречий.

По просьбе Безрукова место «Раевской» во внутренней тюрьме определили рядом с камерой смертников.

— Ты не обижайся, что тебя спустили в подвал, — лицемерил Безруков, вызвав «Раевскую» на допрос. — Единственная свободная камера.

— Вы идиоты! — злобно выкрикнула арестованная вместо ответа. — Если шпионам станет известно, что я и Гущев арестованы — все разбегутся, скроются! А я что? Одна должна отвечать за это кодло? И гнить в этой вонючей камере? Одна? Почему до сих пор не арестован отец?

— Ты уверена, что он враг?

— Да! Это он втянул меня в эту грязь! Пусть пропадает, гад, вместе со мной! И мать! Видела, что старый ублюдок гробит мою молодость — не помешала. Всех возьмите! Всех под гребенку!

— Ты что это, сволочь, раскомандовалась? — возмутился Безруков. — Ты чего орешь? Полгода водила за нос погранотряд — доносила на невинных людей. Теперь мне морочишь мозги… Чем докажешь, что мать знала о ваших делах? Она же в разводе с твоим отцом!

— Мне плевать, знала она или не знала. Я говорю знала — и все! И попробуйте спустить на тормозах!

— Ты, сучка, прекратишь орать или нет? Или мне тебя размазать по стенке? Запомни: если лжешь — умрешь смертью, какой никто не умирал! Лично скормлю тебе твое собственное мясо! Будешь жрать себя, пока не сдохнешь!

— Еще неизвестно, кто раньше сдохнет! — отрезала «Раевская», с ненавистью и отвращением глядя в глаза Безрукову. — Я в курсе про вашу банду… Сербинов загудел и ты скоро туда же! Мразь!