Валентин Кухтин - Коридоры кончаются стенкой

«Внимательно присмотрись к этим людям, — вспомнил он наказ наркома, — мне они доверия не внушают. Кое-какая информация на них уже имеется».

— Что-то я никак не могу раскрутить Шелухина, — гнет свое Кравцов. — Член Оргбюро ЦК, секретарь крупнейшей в крае партийной организации, а проку никакого. Болтает много. Пьет, по-моему, не меньше. А дело стоит. Поручил заняться секретарем Кагановичского райкома Кацнельсоном: там у него какая-то перепутаница с датой вступления в партию, может, вообще партдокументы фальшивые, наследил в Скосырском районе, где был вторым секретарем: развалил работу, какой-то скандал с прокурором района, грубость с коммунистами развел, учеты запутал и так далее. Думаешь, разобрался? Запутал дело так, что никакая комиссия не распутает. Может, умышленно? А? Ты вот возьми протокол заседания бюро, ознакомься. По-моему, тут тебе работы по горло. Сказал ему о собрании горпартактива — пожал плечами: «Зачем? — говорит, — отрывать людей от работы? Не такое уж и событие. Этих укрупнений-разукрупнений Кубань столько претерпела, что уж и митинговать надоело». И это говорит секретарь крупнейшей в крае партийной организации! Ты, Иван Павлович, это моя к тебе большая просьба, удели ему внимание, разберись. То, что он сказал, как отреагировал — прямая антисоветчина!

«Потерянный человек, — думал Малкин, слушая откровения Кравцова, — никому не верит. Вокруг себя видит только врагов. Если это не игра, то самый вредный недостаток — это точно». И Малкин вспомнил свою недавнюю поездку в Новороссийск к начальнику ГО НКВД Сорокову. Знали друг друга давно, потому не очень сдерживались в оценке руководства любого ранга.

— Ты Кравцова хорошо знаешь? — спросил Сороков интригующим тоном.

— Больше со слов. Вроде бы опытный партработник, много трудился на Северном Кавказе, понимает специфику села. Евдокимов в нем души не чает. Он, собственно, и сделал его секретарем.

— Евдокимова я ценю и уважаю, но он нередко ошибается в людях. На мой взгляд, — Кравцов очень опасный человек.

— В каком смысле?

— В любом. Он никому не верит, везде ему мерещатся враги. Из мухи слона делает… По-моему, он разрушитель и Первого из него не получится.

— Кто знает, кто знает, — подзадорил Малкин собеседника.

— Кто знает? Я знаю! Он был у нас с докладом на последней партконференции. Такое устроил!

— Ты если хочешь поделиться — говори, — рассердился Малкин. — Не ходи вокруг да около.

— Это долгий рассказ, да ладно. Может, пригодится. Тебе с ним работать бок о бок. Так вот: после доклада, как водится, начались прения. Пока поливали елеем новый состав крайкома, я имею в виду последний Азово-Черноморский, он сидел довольный, млел от счастья, поддерживал выступающих репликами, кому-то подмигивал в зал, улыбался. Хвалили в основном за разгром осиных гнезд: Рывкина с Буровым в Краснодаре, Гутмана с Лапидусом в Сочи, Николенко с Банаяном в Новороссийске и других, ты их знаешь не хуже меня. Но вот слово взял Кашляев — парторг Курсов совершенствования командного состава. Острый мужик, крутой, никогда никого не хвалит. Говорит хорошее, если оно сделано, лежит на поверхности. А на форумах надо говорить об имеющихся недостатках, чтобы настроить всех на их устранение.

— Разумно. Вполне партийный подход.

— Разумно. Если подходить объективно. А если с позиций самолюбования? Меня не раз гнули на то, чтобы я упрятал его подальше от «нормальных людей». Но я уважал его за то, что он не боялся вызывать огонь на себя и ходить по лезвию ножа. Да. Так вот, и на этой конференции он взял слово и с ходу попер на Кравцова. За плохой доклад, в котором, по его мнению, не нашлось места оборонным вопросам, за игнорирование Курсов, за направление на них непроверенных людей, которые впоследствии оказывались врагами, и проч. А потом обрушился на крайком. Бил красиво, конкретными фактами, бил правильно и заслуженно. Кравцову это не понравилось. Сначала он уточнил, в адрес старого или нового состава крайкома направлена критика. Кашляев ответил в своем духе: оба, мол, хороши. Что тут началось! В общем, все последующие выступления строились на основе выступления Кашляева. Никто не поддержал его. Травили как могли. Кравцов трижды или четырежды выступал с репликами, или уточнениями и предложениями. Закончили тем, что выступление Кашляева признали антипартийным и клеветническим, лишили его делегатского мандата и поручили парторганизации Курсов рассмотреть вопрос о его партийности. Представляешь? Две резолюции по Кашляеву были приняты конференцией и обе по предложению и под диктовку Кравцова.

— Все, что ты рассказал, очень интересно. Это же прямое, неприкрытое избиение партийных кадров. Сделай мне копию стенограммы конференции — перешлю Ежову со своими комментариями. Кравцов у него на крючке. Думаю, что эти материалы будут ему как нельзя кстати. Сделай быстро и вышли фельдсвязью.

— Зачем? Я сам привезу.

— Давай. Так даже надежней…

— Иван Павлович! Ты меня не слушаешь? — прервал Кравцов размышления Малкина. Тот встрепенулся, взглянул на говорившего:

— Ну, как же, как же, Иван Александрович! Я только вот думаю, — как далеко он зайдет, если его не остановить?

— Кто?

— Ну, Шелухин, разумеется.

— Куда пустим, туда и зайдет. Займись им немедленно.

— Займусь, — пообещал Малкин, — обязательно займусь.

«Обоими займусь, — подумал, разглядывая Кравцова, — кажется, дело беспроигрышное».

Собрание городского партийного актива в Краснодаре наметили без согласования с Шелухиным на 26 сентября. С докладом «Об образовании Краснодарского края» Кравцов пожелал выступить лично. Тут же у него родилась еще одна идея: 1-го октября, накануне открытия шестой городской комсомольской конференции, провести демонстрацию молодежи, посвященную образованию края, митинг и гулянье.

— С размахом провести, — вскочил он с места и стремительно стал вышагивать по кабинету. — Провести так, чтобы запомнилась нынешнему поколению краснодарцев на всю жизнь. Поручить редакции краевой газеты осветить это событие так, чтоб и десятое поколение могло почувствовать пафос нашей борьбы за новую жизнь.

Научиться отрываться от мелочной повседневной суеты и возвышаться над ней, овладеть искусством размышлять о великом и важном, стоя обеими ногами в клоаке безумной действительности, заставить подчинять свою волю сиюминутным интересам инстанций, как бы ни противоречили они его собственным взглядам, и создавать при этом условия для стремительного рывка вперед и выше через любые заслоны — такие задачи поставил перед собой Малкин, приступив к исполнению обязанностей в новой должности. Жизнь не очень баловала его приятными сюрпризами, но нет-нет, да и взмывала круто вверх, принося удовлетворение, укрепляя веру в высокое предназначение и разжигая честолюбивые мечтания-надежды. Всякое продвижение по службе он воспринимал как должное, считая, что всей своей жизнью заслужил большее. Не важно, что не кончал он университетов, а политграмоту постигал в кровавых схватках с контрреволюцией. Он умел донести до красноармейцев слово партии, повести их за собой.