Валентин Кухтин - Коридоры кончаются стенкой

— Сегодня на дворе уже тысяча девятьсот тридцать восьмой год, — сетовал Газов, — а в крае по-прежнему остро стоит вопрос о ликвидации последствий вредительства, проведенного врагами в тридцать пятом — тридцать шестом годах. Особенно много они натворили по линии закрепления за колхозами земель на вечное пользование: в каждом четвертом колхозе границы землепользования установлены неправильно, а в половине колхозов техническая документация запутана до такой степени, что пользоваться ею совершенно невозможно. А как они пакостили в части прирезки приусадебных участков, выделяемых колхозникам в соответствии с Уставом сельхозартели! Прирезку производили в десяти и более километрах от населенных пунктов. Это, естественно, колхозников не устраивало и они отказывались от земли, а вредители, страхуясь, отбирали у них подписки об отказе. В результате этой вражеской издевательской работы только в сорока семи районах края мы имеем сейчас двадцать три тысячи колхозных хозяйств, не получивших дополнительных приусадебных участков.

Огромную разрушительную работу вели враги в промышленности. На цементных заводах Новороссийска они портили механизмы, срывали завоз угля и подачу электроэнергии, пускали в работу негодный клинкер, из которого получался цемент очень низкого качества. Представьте себе, товарищи делегаты, что из этого цемента соорудили объекты на какой-нибудь важной социалистической стройке, или использовали его при возведении объектов, укрепляющих нашу границу, скажем, блиндажей или газоубежищ — что мы получим в результате? Негодные объекты! Вот что мы будем иметь в результате. А что они творили в нефтяной, лесной промышленности края или в потребкооперации? Черное творили!

Неожиданно Газов рванулся в сферу партийной работы.

— Здесь у нас развал, иной оценки дать не могу. Возьмем самую крупную партийную организацию — Краснодарскую. Беспринципность горкома в этом вопросе привела к тому, что всего за год — с июня тридцать седьмого по июнь тридцать восьмого здесь исключены из партии две тысячи пятьсот человек! Из них тысяча сто пятнадцать, то есть сорок четыре процента, исключены с мотивировкой «враг народа», и пятьсот семьдесят, или двадцать два и семь десятых процента, — как морально разложившиеся. Нет, я не против, что идет самоочищение. Но кто дал право так засорять партию?

Осипов слушал докладчика, недоумевая: «Где он взял такие цифры? Они ж неверны! Опять этот пьяный ублюдок напутал! — выругался он в адрес Ершова. — И как таких земля носит!» — возмутился, но возразить не решился. Тем более что делегаты сидели, затаившись: в любой организации положение было не лучше.

В перерыве Осипов узнал, что в освобождении от дальнейшего участия в работе конференции ему отказано. Почему? Безмотивно. Отказать, и все. Осипов разыскал Малкина:

— Что делать, Иван Павлович? Путевка горит!

— А что случилось?

— Не отпускают.

— Поедешь после конференции без путевки. Я устрою.

— Нет, я так не могу.

— Я же не сказал, что бесплатно, — Малкин иронически улыбнулся. — Наше преимущество — выбрать санаторий по душе. А оплатишь на месте. И не волнуйся ты, все это мелочи жизни. Кстати… Ты помнишь Жлобу? У нас еще какая-то драчка произошла из-за него… — Малкин весело взглянул на удивленного собеседника и, понизив голос до шепота, сказал, подмигнув заговорщицки: — Тебе первому. — По-дружески. Шлепнули его.

— Как это… шлепнули? — оторопел Осипов.

— Ну как шлепают? Спустили в подвал — есть там у нас такая комнатушка с косой дверью, — поставили к стенке… Вот и все.

— Вот так, сразу? Без суда?

— Ну, что ты, что ты! Как же без суда! Пока мы тут с тобой слушали бредни поповского сынка…

— Чьи? — не понял Осипов.

— Газова. У него отец — сельский священник… Так вот, пока мы слушали его бредни, в актовом зале УНКВД состоялось закрытое заседание выездной сессии Верховного Суда. Двадцать минут работы — но какой! Жлобу разложили по полочкам и, несмотря на то, что он, подлец, Все отрицал, приговорили к вышке. Шлепнули сразу, как только огласили приговор.

— А обжалование? Или… просьба о помиловании?

— Какое обжалование?! По таким делам ЦИК жалобы не рассматривает. Ты удивлен?

— Естественно… Никогда бы не подумал… Неужели Жлоба действительно враг?

— Сергей Никитич! Опять ты за свое! Дело ведь слушалось в Верховном Суде Союза! А там судьи опытные. Сразу поняли, что к чему. Это ж не ты: столько каши с ним съел, а все еще сомневаешься.

— Да никакой каши я с ним не — ел, — поторопился откреститься от казненного Осипов. — Свела судьба в горкоме — вот и вся каша.

— Раньше, раньше свела! Ну да шут с ним. Тот наш спор выбрось из головы. Я о нем давно забыл.

«Как же так, — думал Осипов, временами отвлекаясь от происходящего на конференции, — Жлоба, большевик до мозга костей, легендарный комдив, которому Сталин обязан не только честью, но и жизнью, человек, столько сил отдавший борьбе за советскую власть — враг? Не может быть. Не мо-ожет быть! Это ошибка. Жлоба не враг. Жлоба не враг. Жлоба не враг, — отстукивало сердце. — Но приговор вынес Верховный Суд! — сопротивлялся мозг. — Вер-хов-ный Суд! Разве он может ошибаться? Разве ему можно ошибаться? Не понимаю. Ни-че-го не понимаю!»

Начались прения по докладу.

Мнения делегатов разделились. Одни называли доклад «беззубым, некритичным и несамокритичным», другие — выдержанным в духе текущего момента, содержательным и объективным. Одни обвиняли крайком партии в бездеятельности и приверженности к бюрократизму, в самоустранении от собственно партийной работы и чрезмерном увлечении хозяйственной деятельностью, другие, наоборот, упрекали за слабое руководство Советами, профсоюзами, транспортом, невнимание к оборонной работе и другим, жизненно важным вопросам, которые на местном уровне решались плохо или вовсе не решались.

При обсуждении общих вопросов выступающие не забывали о своих местнических интересах и, пользуясь «высокой трибуной», старались в меру своих способностей выпятить проблемы, которые для них казались наиболее важными.

«Разве такие вопросы решаются на Конференциях? — думал Осипов, слушая вздрагивающие от волнения голоса делегатов. — Неужели не понимают, что бьются головой о глухую стену?»

«Наивные люди», видимо, и впрямь не понимали, а может, понимали, да тешили себя надеждой, что уж их-то услышат, уж им-то пойдут навстречу! Высказав наболевшее, каждый считал своим долгом в заключение высказать свое яростное отношение к врагам партии и народа. Желание естественное, поскольку две трети доклада Газова было посвящено этому животрепещущему вопросу.

Развивая куцую мысль докладчика о вредительстве в области сельского хозяйства, нефтяной и лесной промышленности, секретарь Нефтегорского РК ВКП(б) Зеленков, недавно сменивший на этом посту арестованного предшественника, заявил: