Анатолий Корольченко - Генерал Раевский

«Генералиссимусу, князю Италийскому, графу Суворову-Рымникскому», — прочитал фельдмаршал.

«Генералиссимусу»?.. Он, Суворов, генералиссимус? И ещё князь? Поглядел на Толубеева, тот расплылся в улыбке и своим видом отторг сомнения.

— Точно так, ваша светлость. Государь превелико доволен делами вашими и приказал о том вам передать.

— Спасибо, — сдавленным голосом произнёс Александр Васильевич и продолжил чтение:

«Князь Александр Васильевич! Побеждая повсюду и во всю жизнь Вашу врагов Отечества, недоставало ещё Вам одного рода славы — преодолеть и самую природу! Но Вы и над нею одержали ныне верх. Поразив ещё раз злодеев веры, попрали вместе с ними козни сообщников их, злобою и завистию против Вас вооружённых. Ныне награждаю Вас по мере признательности моей и, ставя на высший степень чести, геройству представленный, уверен, что возвожу на оный знаменитейшего полководца сего и других веков.

Пребываю Вам благосклонный Павел.

Гатчина, октябрь 25, 1799 г.».

Неужели это писал Павел? Тот самый, которого он, Суворов, считал жестоким самодуром, незаслуженно возведённым на высокий российский престол? Конечно, вряд ли его можно сравнить с незабвенной Екатериной-матушкой, мудро царствовавшей более трети века. Та была не чета сыну: умна, прозорлива, тонка в делах. Умела обласкать и не обидно пожурить. При ней немало присовокупили к России земель: Кубань, Крым, Валахию, Молдавию. Ему, Суворову, ведомо, какой ценой это досталось, потому что сам к делам был причастен. А какие генералы выросли при матушке! Где они теперь? Изгнаны из армии, прозябают в своих поместьях, доживают век. Павел отверг их, они стали ему непригодны. А вот его новый император возвысил так, как никого другого. Он, Суворов, теперь в чине генерала всех российских генералов!..

От этой мысли даже под сердцем заломило. Теперь натянутым отношениям, какие были меж ним и государем, пришёл конец. Слава богу!

А через несколько дней он получил письмо из Лондона, от адмирала Нельсона.

Адмирал Нельсон допоздна сидел в каюте за столом, старательно выводя на бумаге неровные строчки. Писал он левой рукой, поставив тяжёлый шандал [18] Шандал — большой подсвечник. на край листа. Перо скрипело, брызгало чернилами, и, чтобы избежать пачкотни, он то и дело посыпал бумагу песком и тут же стряхивал его на пол. Он торопился, чтобы закончить письма до рассвета: утром в Англию уплывало почтовое судно.

В ночной тишине слышался раскатистый гул волн осеннего Средиземного моря. Мощные удары сотрясали корпус корабля, пенистые гребни взлетали до самых иллюминаторов, омывая стёкла. Где-то натужно скрипело.

Свет свечей шандала падал на худощавое лицо адмирала, на его удивительно схожий портрет в изящной рамке, лежавший на столе. Опытный художник сумел передать не только внешнее сходство, но и характер человека: открытый лоб, нос с лёгкой горбинкой, чувственные губы с характерными складками в уголках, какие бывают у людей с сильной волей и решительных. Голова повёрнута слегка вправо, скрыв глаз.

Этот глаз сейчас был прикрыт чёрной повязкой. И правый рукав белой рубахи пришпилен у плеча булавкой, а конец его заправлен под ремень форменных адмиральских шаровар.

Адмирал Нельсон командовал английской эскадрой и за последние годы не раз добивался успехов в морских сражениях против французского и испанского флотов. Он снискал славу первоклассного моряка. О нём даже слагали стихи и песни. «Не было в мире подобного ему флотоводца», — утверждали журналисты в газетах. Моряки его боготворили. Плавать под его флагом считалось не только удачей, но и счастьем.

Человек отменной храбрости и большого опыта, Нельсон выходил победителем в, казалось бы, самой безысходной обстановке. Свою жизнь с морем он, сын священника, связал с детства. Двенадцатилетним подростком ступил на палубу судна, которым командовал родной дядя. В пятнадцать лет участвовал в большой экспедиции у берегов Америки, выискивал северный морской путь из Атлантического океана в Тихий. В девятнадцать в чине лейтенанта был командиром брига, а потом и более крупного судна — фрегата, обнаружив качества умелого моряка. В сражении у Корсики он потерял правый глаз, у острова Тенериф — правую руку. В августе 1798 года, командуя эскадрой, Нельсон совершенно разгромил французскую эскадру и при этом получил ранение в голову.

Часы мерно отбили двенадцать раз, им отозвался корабельный колокол, отзвонив положенные склянки, донеслась команда вахтенного офицера.

Закончив писать, адмирал вывел адреса. Одно письмо направлялось в Адмиралтейство, второе — в местечко Барнем-Торп, где был приход его отца-священника, третье — жене, Фанни, терпеливо ожидавшей от него вестей, а ещё больше его самого, бывавшего дома гостем. Прежде чем запечатать последнее, четвёртое письмо, он не спеша перечитал его:

«…В Европе нет человека, который любил бы Вас, как я. Все восхищаются Вашими великими и блистательными подвигами. Это делает и Нельсон. Но он Вас любит за Ваше презрение к богатству… Я знаю, что мои заслуги не могут равняться с Вашими… Нынешний день сделал меня самым гордым человеком в Европе. Некто, видевший Вас в продолжение нескольких лет, сказал мне, что нет двух людей, которые бы наружностию своею и манерами так походили друг на друга, как мы. Мы непременно друг другу родня, и я Вас убедительно прошу никогда не лишать меня дорогого наименования любящего Вас брата и искреннего друга…»

В сложенный лист письма Нельсон поместил свой портрет, написав на нём: «Генералиссимусу Суворову от любящего брата».

Совсем недавно адмирал узнал о возведении российского полководца в высочайшее звание и не мог отказать себе в удовольствии поздравить полководца, а заодно, назвавшись братом, приобщить свои успехи к его победам.

Растопив сургуч, он опечатал конверты кольцом-печаткой, оставив инициалы Г и Н: Горацио Нельсон.

— Передайте письма почтальону, — сказал он вошедшему матросу и снял со спинки стула сюртук.

— Разрешите помочь, — шагнул к нему вестовой.

— Не надо. Я сам.

В назначенный час от адмиральского корабля отчалила шлюпка с мешками писем. По команде мичмана матросы ударили вёслами, направляясь к двухмачтовому бригу. Мешки подняли на борт, и на судне послышались команды, захлопали на ветру прямые паруса. Развернувшись, бриг лёг на курс к далёким родным берегам.

Глядя на удаляющееся судно, адмирал вспомнил о Фанни, пребывавшей в одиночестве в поместье. Его оделили им, когда вручали рыцарский крест ордена Бани. Этой награды он удостоился три года назад за участие в разгроме испанского флота в Атлантике.

Внимание Нельсона привлекли донёсшиеся с палубы голоса.