Анатолий Корольченко - Генерал Раевский

Спренгпортен приехал в Париж в середине декабря 1800 года. Пока он находился в пути, французская армия разгромила австрийцев в двухдневном сражении при Гогенлиндене. К Франции перешли Северная Италия и прирейнские владения Австрии.

Письменное извещение о победе и сообщение французов, что шесть тысяч русских пленных одеты за счёт французской казны в новые мундиры по форме их частей, получили новую обувь и вооружены, — всё это совершенно пленило русского императора.

И к генералу Спренгпортену в Париже проявили особое внимание, покорив его предупредительностью и обхождением. Уже на второй день он удостоился чести быть принятым Бонапартом.

Указав гостю на диван, первый консул сел рядом и с присущей ему актёрской любезностью повёл разговор. Справившись о погоде и дороге, он перешёл к более серьёзным делам. При этом больше говорил сам, не выпуская из рук инициативу. Он напомнил, что война нужна только Англии, но никак не ему, Наполеону, и, конечно же, не России; что он жестоко покарал вероломную Австрию, которая предала в делах благородного русского императора: что если Павел пожелает прислать в Париж доверенное лицо, то в течение двадцати четырёх часов между Францией и Россией может быть заключён мир. Всё зависит от русского императора, к которому он, Наполеон, питает больше, чем уважение.

— Ваш государь, мой генерал, и я, мы оба в равной мере призваны изменить лицо Земли. — Наполеон прощупывал Спренгпортена. — Заявляю с полной ответственностью.

Генерал слегка кивнул, как бы соглашаясь, про себя же подумал, что Наполеон, мечтая о единовластии, что-то ещё держит на уме.

— Мы можем вернуть Европе тишину и покой, но лишь после того, как поставим на колени Англию. И с этим нужно спешить, пока мы во власти диктовать условия, — продолжал тот.

Потом неожиданно Наполеон повёл речь о казаках, об их быстроте передвижения, способности действовать в далёком отрыве от главных армейских сил, упомянул имя Платова, назвав его казачьим вождём.

Спренгпортен слушал с непроницаемым лицом, отмечая даровитость собеседника, его глубокие познания военного дела, умение плести политические сети для далёкой и невидимой добычи.

В конце беседы, чтобы окончательно завоевать на свою сторону Павла и рассорить его с англичанами, Наполеон заявил, что готов передать России остров Мальту в Средиземном море, чтобы великий Павел стал великим магистром Ордена мальтийских рыцарей. Правда, остров сейчас после его двухлетней блокады находится в руках англичан, но Мальта неотъемлемая часть Франции и он, Наполеон, готов пойти на жертву во имя будущей дружбы.

При возвращении Спренгпортена всю дорогу мучила мысль, почему Наполеон вёл разговор о казаках, даже обронил, что, мол, если бы у него в армии были казачьи полки, он бы завоевал мир. Назвал и имя казачьего атамана Платова.

«За этим что-то скрывается, неспроста Наполеон упоминал о казаках», — терялся в догадках генерал.

Вёз он из Парижа и личное послание первого консула Франции русскому императору, в котором предлагалось не только заключение мира, но и военный союз двух великих держав. Прочитав его, Павел тут же объявил о желанном союзе с Наполеоном и повелел для переговоров направить своего представителя Колычева.

Вскоре удалось достигнуть полной договорённости. С Францией был заключён договор о дружбе. Англия становилась врагом.

Чтобы окончательно поразить экономическую мощь Англии, Наполеон задумал предпринять поход в Индию, средоточие богатства и могущества метрополии. Планом предусматривалось участие в грандиозном походе войск России и Франции. Начать его должно казачье войско. Во главе с отважным Платовым ему надо пройти через огромные безводные степи и пустыни и через Хиву и Бухару выйти к горам, преодолеть их и обрушиться на сказочно богатую колонию Англии. А в это время полмиллионная армия Франции выйдет вслед за казаками к Волге, спустится на судах к Каспийскому морю и дальше к Астрабаду. От Астрабада до Индии всего три недели ходу.

— За три-четыре месяца владычеству Англии придёт конец, — уверенно заявлял Наполеон.

План пришёлся Павлу по душе. Не дожидаясь окончательного согласования, он решил действовать на свой страх и риск: немедленно послать к далёким и неизведанным горам донских казаков.

В Париже многие были шокированы такой опрометчивостью русского царя. Наполеон рассмеялся:

— В табакерке моего друга Павла мой портрет. Это ли не знак преданности! Он меня очень любит, и я этим пользуюсь. Скор на действия мой друг Павел, очень скор! Это мне и нужно.

Январским утром Павел сказал дежурному генералу:

— Мне нужен Платов.

— Он в заточении, ваше величество, — осторожно заметил тот.

— Мне нужен Платов, — с металлом в голосе повторил император и взглянул так, что генералу оставалось лишь произнести:

— Слушаюсь.

Матвей Иванович Платов — походный атаман в Персидском походе Валериана Зубова — оказался в числе изгнанных из армии военачальников при восшествии на престол нового императора.

Он и сам не мог понять, что послужило тому причиной. То ли, что верно служил Екатерине-государыне, может, то, что не поспешил бросить штаб Зубова, как требовал рескрипт, а возможно, злые наветы соперников удачливого казака. Словом, его не только уволили, но и направили одного, без семьи, на жительство в Кострому, а точнее в ссылку, без права выезда за городскую черту.

Более трёх лет провёл он в ссылке, но последовала царская милость и разрешение на выезд к родному дому. Не теряя времени, он поехал на Дон. Он был уже у Москвы, когда его догнал курьер с приказанием следовать в Петербург.

По приезде в столицу Платова прямиком направили в Петропавловскую крепость и заточили в сырой и холодный Алексеевский равелин. Случилось это 9 октября. С той поры он и прозябал там, не ведая, сколько времени ещё ждать суда.

Как ни оберегал Палён тайну задуманного, однако слухи о заговоре неведомо как растекались по столице. Об этом говорили не только придворные и государевы чиновники, но и простой люд на улицах, базарах, в кабаках.

— Слышь, сосед, новость-то давеча какую узнал, — с таинственным видом переговаривались людишки. — Сказывают, скоро будет новый ампиратор. Один долгогривый толковал: то ли монах, а может, расстрига. Но грамотей!

— А нам-то что от того, ежели придёт новый? Нонешний хоть с барами крут, нас не трогает, а новый, ежели придёт, потрафит им, станет на мужике отыгрываться.

— Тут я с тобой согласен. Да и ноне не жизня, а сплошная маета.

На Исааковской площади перед собором один оборванец, выучив на потеху рыжую суку, прилюдно требовал:

— Ну-ка, изобрази, как может мадам Шевалье!