Анатолий Корольченко - Генерал Раевский

До полуночи Раевский находился на высоте, давал последние указания командирам дивизий и полков, забыв о своём отдыхе перед сражением.

Войска тоже задолго начали готовиться к сражению: прочистили стволы ружей и пистолетов, навострили сабли, артиллеристы подготовили орудия к стрельбе. Используя затишье, мылись, стирали бельё, портянки, чистили и латали амуницию, словно собираясь на торжественный парад.

Настроение у всех было благостное, даже крикуны, избегая осуждения товарищей, сдерживали себя.

— Когда телом чист, умирать легче, — говорили солдаты, облачаясь в чистое бельё.

Многие вешали на шею вместе с крестиком ладанку с горсткой родной земли.

— Неужто собрался умирать? — спрашивали их. — А как же быть с Парижем? Непременно сможем в нём побывать.

— Человек предполагает, а вот Бог располагает. Прежде чем в Париже быть, надобно не пустить в Престольную хранца [26] Хранец (франец; видимо, переиначенное) — французская болезнь. .

— Не пустим, — отвечали храбрецы.

— А бельё чистое надобно не только для могилы, — утверждал казак Буданов из полка Доронина.

Потеряв в схватке, когда брали языка, зубы, он вовсю шепелявил. Чтобы не вызывать насмешек, ему нужно было бы молчать, но усмирить свою страсть к разговорам он не мог.

— Вот, помнится, под Гутштайном был случай. При Конькове мы тогда находились. Царство ему небесное. — Буданов перекрестился. — Еду, значица, я от одного хуторка — глядь, а в будыльях [27] Будыль — срезанный, скошенный стебель; будыльник — бурьян. что-то виднеется.

— В каких будыльях? — возразили ему. — Там их сроду не бывало, не растут там будылья.

— Ну не будылья, значица, трава такая навроде будыльев, ажно по пояс. Поглядел, а там — ребятёнок, совсем малой. Ножками едва сучит и чуток попискивает. А трохи подале — баба мёртвая, мать, значица, ребятёнка. Сошёл я зараз с коня, взял ребятёнка. Не бросать же невинную душу помирать! Отъехал подале, держу на руке. А тельце-то у него нежное, кожица тонюсенькая, аж вся светится, и трётся он ею об шерстянку чекменя. Остановил я коня, слез, стащил с себя исподнюю рубашку. Накануне только надел. Завернул в неё ребятёнка и повёз. Чистая рубаха, значица, пригодилась вместо пелёнки.

Ночь была по-осеннему тёмной. С бархатного неба ярко светили, перемигиваясь, крупные звёзды. От горевшего костра слышались голоса людей, сухой треск пожираемого огнём дерева и порой чувствовался острый запах дыма.

Как ни привычен был Николай Николаевич к полевому ночлегу, но сон на этот раз не шёл: будоражили мысли о предстоящем сражении. Знал, что оно будет трудным, что к вечеру определённо многих недосчитаются, возможно, что и к нему самому судьба не будет благосклонной. Ну что ж! Чему быть, того не миновать! Только бы остановить врага, не пустить его далее, к Москве!

Не справившись с обуревавшими мыслями, Раевский поднялся. С буркой на плечах направился к костру, где дремали вестовые от полков. Завидев его, двое поднялись было, но он махнул рукой: лежите, мол.

— Что не спите? — спросил он, присаживаясь.

— За огнём бдю, — ответил один с побитым рябинками лицом. — А ему вот не спится.

— A-а, Гаврила Тимаков, — узнал Раевский второго, рыжебородого ефрейтора. — О чём ведёте разговор?

— О всяком, ваше превосходительство. Думки разные одолевают, — признался Тимаков.

Николай Николаевич помолчал, лишь понятливо покачал головой: у самого такое.

— Сказывают, ваше превосходительство, у Бунапарты войска тьма, будто саранчи в туче.

— Испугались?

— Мы-то что? Мы пужатые. Чего нам пужаться? Пусть он, Бунапарта треклятый, страшится.

— Сил действительно у французов много, да и у нас их в достатке. И новый командующий достойный.

— Кутузов-то? — спросил рябоватый. — Солдаты промеж себя говорят, что хитрущий дюже он, Кутузов-то, не ровня Барклаю.

— Само собой, — отозвался Тимаков. — Тот же немецких кровей, куда ж ему! А Кутузов — свой, россиянин. Его, слыхал, даже Бунапарта сторонится…

Кутузов выехал из деревни Татариново в Горки, откуда наметил управлять сражением, ещё до того, как первый луч солнца позолотил купол бородинской церкви. Горки находились на возвышенности, удобной для наблюдения. Он уже был на ней три дня назад, когда проводил рекогносцировку. Теперь деревни не было, осталась лишь одна изба для работы штабных, прочие строения разобрали, употребив брёвна для артиллерийских сооружений.

Михаил Илларионович неторопливо слез с коляски, прошёл немного вперёд и вгляделся в затянутую прозрачным туманом даль. Справа, за рекой Колочей, скрывалась деревенька Малая, прямо виднелись домишки Бородина, золотился купол церкви. Через Бородино тянулась дорога на Москву — новая дорога. Левее дороги оборонялся 7-й корпус Раевского. На его позиции возвышалась высота Курганная, где располагались артиллерийские батареи. Батарея, по замыслу Кутузова, должна была в сражении выполнять роль огневого утёса, о который разбились бы мощные волны наступающей французской армии.

Разглядывая местность, Кутузов старался закрепить её в памяти, а также расположенные на ней войска, чтобы потом, когда начнётся сражение и всё затянется дымом, можно было, по коротким донесениям штабных и адъютантов, ясно представлять происходящее и принимать безошибочные решения.

Южнее Курганной высоты находилась деревня Семёновское, а неподалёку от неё флеши на двадцати четырёх орудиях. Флеши и подступы к деревне защищали 2-я сводно-гренадерская дивизия Воронцова и 27-я пехотная дивизия Неверовского. Далее, в лесу, тянулась скрытая от глаз старая дорога на Москву, которую прикрывали 3-й корпус Тучкова и донские казаки Карпова.

— Может, присядете, ваше сиятельство? — предложил полковник Толь.

Адъютант Кутузова поднёс скамеечку.

— Багратион меня беспокоит, — отмахнувшись, сказал Кутузов. — Непременно туда ударит Наполеон. Особливо нужно следить за той флешью…

Раскалывая утреннюю тишину, гулко прогремел со стороны Шевардина пушечный выстрел. Он раскатился над холмами, речкой, лесом, отозвался многократным эхом и нехотя затих. Тотчас на французской стороне послышалась пальба, и у Бородина, и в самой деревне, и у дальнего Семёновского, и на флешах взметнулась земля от разрыва ядер. Сразу же отозвались русские орудия. Сражение началось.

Предвидение Кутузова сбылось: главный удар Наполеон наносил по левому крылу русского боевого построения, по флешам у Семёновского, названным Багратионовыми. Одновременно корпус Богарне атаковал лежавшее на правом крыле Бородино. Там французам удалось в первой же атаке захватить деревню и выйти к Колоче, где они встретили упорное сопротивление русских полков. Продвинуться далее они не смогли.