Михаил Петров - Фельдмаршал Репнин

Крепость оборонял гарнизон, насчитывавший в своих рядах более четырёх тысяч человек, имевший 64 орудия и 4 мортиры. Оборонительных возможностей у турок было достаточно, и когда, завершив осадные работы, Репнин потребовал от начальника гарнизона капитуляции, тот ответил решительным отказом.

— Прикажете открыть огонь? — обратился к Репнину бригадир Игельстром, со своими батареями занявший позицию против главных крепостных ворот.

— Не будем спешить. Сделаем вторую попытку наладить переговоры. Для этой цели необходимо найти кого-нибудь из мирных жителей.

— Нами задержан один дровосек, возвращавшийся домой из леса, — сообщил Игельстром. — Вон его арба с хворостом, — показал он в сторону дороги.

— Приведите ко мне этого дровосека, — приказал Репнин.

Вскоре перед ним предстал черноволосый худой человек лет сорока. Как оказалось, это был грек, поселившийся в Килии лет пятнадцать тому назад. Русский язык он знал плохо, но объясниться с ним всё-таки было можно.

— У тебя в крепости свой дом? — спросил Репнин.

— Я жил в предместье, и у меня было всё, — отвечал дровосек. — Но комендант, когда узнал, что идут русские, приказал сжечь всё предместье, а жителей поселить в городе. Теперь живу без кола и двора. А у меня жена, дочь… Дочь ещё ничего, но жена болеет.

— А хворост тебе зачем, коль дома нет?

— Надо же как-то кормиться. За арбу хвороста миску ячменя дают.

— Так мало?

— Спасибо и за то. Припасов совсем не стало, всё поели. Солдаты и те голодают, а про нас, простых жителей, и говорить нечего.

— Мы дадим тебе десять фунтов крупы и разрешим проехать в город с хворостом, но ты должен за это выполнить наше поручение.

— Ежели смогу, то готов…

— Ты, наверное, уже сам обратил внимание, как много у нас орудий — и великих, и малых, и нам не составит большого труда сравнять город с землёй. Но я не хочу гибели мирных жителей. Поэтому прошу встретиться с комендантом и передать ему мои слова. Ежели он согласится сложить оружие, я дозволяю ему выйти из крепости со всем гарнизоном и отправиться куда пожелает. Даже сухарей дам на дорогу. Что до мирных жителей, то они в беде не останутся, русская армия им поможет. Можешь передать сие?

— Могу, конечно, могу, — обрадованно отвечал грек.

— Когда вернёшься в наш лагерь с ответом коменданта, получишь ещё десять фунтов крупы, — пообещал Репнин. — Только ответ мы должны иметь сегодня, до завтрашнего дня ждать не будем.

Возвращения грека ждали до самого вечера, но он так и не явился. Скорее всего, ему не позволил выйти за ворота крепости сам комендант, который решил тянуть время в надежде на прибытие помощи с правобережья Дуная, где у турок имелось ещё достаточное количество войск. Складывающаяся обстановка требовала от русской стороны быстрых и решительных действий.

На следующий день Репнин снова обратился к коменданту с воззванием, на этот раз письменным, в котором выставлял те же условия капитуляции, которые уже передал через грека. Доставить воззвание до адресата вызвался один из молодых офицеров барона Игельстрома, немного знавший турецкий язык.

Случилось так, что о посылке в крепость парламентёра узнал весь лагерь. Люди прониклись тревожным ожиданием: что будет дальше, примет ли комендант парламентёра или прикажет повесить его на первой перекладине?.. Заодно вспоминали и вчерашнего грека-дровосека, принявшего десять фунтов крупы за обещание передать туркам условия капитуляции. Недоумевали: как мог генерал довериться замухрышке, которого комендант, надо думать, и на сто шагов к себе не подпустит?..

— Плохо ещё знаете нашего генерала, — философски говорил сомневавшимся старый солдат, принимавший участие во всех последних баталиях и ещё ни разу не задетый вражеской пулей. — Наш генерал далеко видит. Тот грек к коменданту может и не пробиться, но от разговора с народом удержать его не смогут. А когда народ узнает, чего требует наш генерал и что будут иметь жители после выполнения его требований, положение может круто измениться в нашу пользу. Народ, хотя и безвластен, но когда дело дойдёт до выбора жить или не жить, перед ним не устоит ни один комендант.

Парламентёр вернулся из крепости раньше, чем ожидал.

— Ну что говорит Осман-паша? — встретил его вопросом Репнин.

— Комендант сказал, что ответит через час, а может, и раньше.

— А что видел в крепости?

— Ничего не видел: меня провели к нему и отвели обратно к воротам с завязанными глазами.

Спустя некоторое время после отчёта парламентёра со стен крепости неожиданно прогремели неприятельские орудия. Стреляли ядрами по позициям русских батарей.

— Осман-паша решил показать свою силу, — сказал Репнин. — Нам не остаётся другого, как поступить таким же образом.

Он приказал батареям открыть ответный огонь, используя зажигательные снаряды. Залпы русских орудий оказались куда мощнее турецких. Уже после первых выстрелов над крепостными стенами появились густые клубы дыма. Это подействовало на турок, и они прекратили канонаду. Как бы одобряя их решение, русская сторона сделала то же самое. Пушки смолкли, однако полной тишины не наступило. Из крепости доносились душераздирающие вопли и крики. В противоборство враждующих сторон вмешались отчаявшиеся мирные жители: они взывали к милосердию.

Вскоре турецкий комендант выслал своего парламентёра. Для принятия решения — сложить оружие или не сложить? — Осман-паша потребовал трое суток и до истечения этого срока огня более не открывать.

— Передайте, — сказал турецкому парламентёру Репнин, — что на трое суток согласиться не могу. Я могу дать ему только шесть часов, не больше. Ежели к исходу этого срока Осман-паша не прикажет открыть ворота, я возобновлю бомбардировку города.

Парламентёр ушёл, но через два часа вновь вернулся. Он сообщил, что Осман-паша согласен впустить русских в крепость и сложить перед ними оружие, но просит русского начальника подождать хотя бы до утра.

— Хорошо, пусть будет так, — согласился Репнин. — Я подожду до восхода солнца, но потом, ежели комендант не сдержит обещания, пусть пеняет на себя.

Между тем наступил вечер. Войскам было разрешено отдыхать, выставив на авантажных местах усиленные посты. Хотя и имелась с турками договорённость, обстановка требовала от войск готовности ко всяким неожиданностям.

Сам Репнин в эту ночь не ложился. Вместе с адъютантами он ходил по лагерю, размышляя о завтрашнем дне. Всё-таки правильно сделал, что не довёл дело до штурма. Ежели Осман-паша сдержит слово — а иначе поступить ему никак не можно — крепость достанется русским без каких-либо потерь. Осаждённые турки хотя и палили из пушек, но даже ранить никого не смогли. Хорошо бы и завтрашний день прошёл без крови.