Александр Антонов - Воевода Шеин

Шеин и Измайлов покидали Москву с ощущением, что вырывались из некоей клетки, и они попытались забыть о царском наказе. Но он довлел над ними, и, двигаясь впереди полков московской и немецкой пехоты, они оставили верховых коней, пересели в карету и принялись читать царский наказ, чтобы не попасть впросак.

— Давай-ка, Артемий, посмакуем, что нам царь-батюшка на дорожку пожелал.

Артемий достал царский наказ и начал читать. Звучало написанное так, что царь обращался не к ним, а к кому-то неведомому.

— «Они должны идти на Можайск, — читал Артемий, — к ним в сход назначены: окольничий и воевода князь Семён Прозоровский и князь Илья Бондарев из Вязьмы; стольник и воевода Богдан Нагово из Калуги, из Севска воевода Фёдор Плещеев. Все эти воеводы должны выступить под Смоленск лишь по требованию Шеина и Измайлова. Поименованы все города, из которых дворяне и боярские дети назначены в этот поход; кроме того: казанские татары, московские стрельцы, донские атаманы и казаки, ногайские мурзы, едисанские городовые стрельцы, наёмные немецкие люди — капитаны, ротмистры и солдаты с немецкими полковниками Александром Лесли и Яковом Шарль».

Измайлов замолчал, смотрел на Шеина с улыбкой, а в глазах играла злость. Спросил:

— Читать дальше?

— Издёвка, да и только. Но читай, с нас же спрос будет.

— «Когда все ратные люди соберутся в Можайск и будут привезены туда наряд, зелье, свинец и всякие пушечные и подкопные запасы — тогда Шеин и Измайлов должны проверить по разборным спискам всех приехавших и идти в Вязьму. После того послать под Дорогобуж и под Белую голов с дворянами, детьми боярскими, казаками и татарами и велеть им добыть „языков“ и не пропускать к Дорогобужу никакие запасы. Если удастся добыть „языков“, расспросить их и отправить в Москву, а самим Шеину и Измайлову идти к Дорогобужу; если между Вязьмой и Дорогобужем попадутся заставы и острожки, поставленные литовцами, сбить их, придя к Дорогобужу, выбрать место для стоянки и отписать к „державцам“ и к польским и литовским людям, чтобы они сдали город; в случае добровольной сдачи обещать государево жалованье и свободный пропуск из города со всем имуществом; в случае же взятия города после осады — беспощадное избиение всех дорогобужан». — Измайлов откинулся на спинку сиденья. — Устал я от этого вздора. Тридцать лет в войске и впервые читаю такое вразумление.

— Я с тобой согласен. Но придётся дочитать, — отозвался Шеин.

Долгий летний день ещё сверкал солнцем, обочь дороги то тянулись перелески, то подступал могучий лес. Проехали Большие Вязёмы, до Можайска ещё было далеко, и, отдохнув от прописей, Измайлов продолжал читать:

— «Кроме переписки с литовскими людьми Шеин и Измайлов должны тайно посылать грамоты в Дорогобуж к русским людям с теми же обещаниями и угрозами. В случае взятия Дорогобужа — назначить туда воеводу и дать в его распоряжение ратных людей. А самим идти под Смоленск. Если же Дорогобуж не будет скоро взят, то выбрать голов, которым бы ратное дело было в обычай, дать им ратных людей и оставить для промыслу над Дорогобужем, а самим всё-таки идти под Смоленск. Придя к Смоленску, встать в таборы, сделать остроги, выкопать рвы и всякими крепостями укрепиться, чтобы в тех острожках было бесстрашно и надёжно сидеть в случае прихода польских и литовских людей».

Артемий остановился передохнуть. Михаил усмехнулся:

— Устал. Да есть отчего. Ты, Артемий, прочитай последние строки.

— Сказано тут доходчиво. Сводится всё к одному: просят нас взять те города, которые раньше принадлежали Московскому государству. Обо всём, что произойдёт в ходе войны, сообщать царю Михаилу Фёдоровичу. Вот и всё.

— Скажу, Артемий, одно: не будет у нас ничего, как написано в наказе. Всё войско движется так медленно, неповоротливо, что с ума можно сойти. Нам бы в июле должно быть под Смоленском, пока у гетманов не было под рукой войска и в Польше царило безвластие. Сейчас же со дня на день встанет на трон Владислав и раньше нас подойдёт к Смоленску с мощным войском. Он-то уж не отдаст Смоленск Шеину, которого когда-то умолял научить его, как защищать крепость. Худо всё, и мы с тобой поплатимся за русскую неповоротливость.

К утру одиннадцатого августа Шеин и Измайлов, а следом за ними немецкий и московский пехотные полки вошли в Можайск. Им бы совершить ещё таких четыре-пять переходов, и они были бы под Смоленском. Но того не произошло. Движение было прервано, и всего лишь по одной причине: Шеину не выдали в Москве деньги на жалование немцам и на корм московским стрельцам, и немцы без выплаты им жалованья дальше Можайска идти отказались. Из-за разных проволочек деньги из Разрядного приказа были отпущены только второго сентября, и лишь к десятому сентября их привезли в Можайск. В течение минувшего месяца Шеин отправил в Москву не меньше десяти гонцов с требованием прислать деньги.

— Уму непостижимо, — гневался Шеин, — чтобы нас так безжалостно загоняли в стойло, где нас ждут одни неудачи. Месяц просидели — и ради чего!

Дальше, как и предполагали Шеин и Измайлов, им не везло в походе до такой степени, что они были вынуждены отписывать царю. Путь из Можайска до Вязьмы с расстоянием всего в сто десять вёрст, занял больше двух недель. А в Вязьме полки опять застряли на месяц, потому что полковники Лесли и Шарль потребовали очередного жалованья. Из Вязьмы вышли только второго октября и лишь одиннадцатого октября пришли под Дорогобуж, проделав за эти дни всего сто десять вёрст.

Предчувствия Шеина о неудачах подтверждались каждый день. Он с горечью писал в донесениях Разрядному приказу о том, что войска движутся вперёд с великими затруднениями, что осенние дожди превратили дороги в болота, что снесены на реках мосты, что речушки превратились в реки. Он писал, что лошади не в силах везти пушки, ядра и заряды и приходится тянуть их ратным людям. Но самое страшное было то, что воины шли полуголодными. Войско получало лишь десятую часть нужного ему корма. Закупать же запасы продовольствия на пути из Москвы к Смоленску было не у кого.

В эти дни похода к Дорогобужу Шеин не раз вспоминал двадцать месяцев, проведённых в осаждённом Смоленске. Тогда Русь забыла о защитниках города. И вот всё повторялось, хотя теперь к Смоленску шли его освободители.

Никогда раньше в сражениях с врагами воевода Шеин не испытывал такой беспомощности, как в войне, которую начали по воле царя и Боярской думы россияне против Польши. Все наказы царя войску, все его повеления московским приказам и в первую голову Разрядному приказу были неисполняемы, и всё по одной причине: из-за неповоротливости чинов приказа. Казалось бы, чего проще завезти по благоприятной поре хлебные запасы в Вязьму, и минувший год-то был урожайным. Но это не было сделано. Михаил Шеин писал четвёртого и двадцать восьмого ноября в своих донесениях, «что государевых запасов нет, что купить не у кого, а из Вязьмы к войску запасов привозят понемногу, телег по 10 и 15. И того запасу на один день не становится, а пешие русские люди с голоду бегают, а немецкие люди от голода заболели и помирают».