Александр Антонов - Воевода Шеин

Прошла Козлевиха по крепкому мартовскому насту на Покровскую сторону, неся в глиняной корчажке под шалью пламенеющие уголья, и ни одна собака на неё не залаяла. А три дома — Измайловых и их соседей — вскоре запылали. Разбушевавшись, огонь перекинулся на другие дома Покровской стороны, и к утру она выгорела. Измайловы задохнулись от дыма и сгорели вместе с домом.

На четвёртый день после пожара в полуденную пору в Суздаль через Ярославские ворота въехал отряд всадников. Впереди отряда скакал князь Димитрий Черкасский. Всадники проехали по Спасской улице, миновали соборную церковь, остановились у ворот кремля. Князь спешился и пошёл к палатам царского наместника. У входа стоял страж. Он остановил князя, спросил, к кому тот следует, и сказал:

— Если ты, князь-боярин, идёшь к батюшке Афанасию, то его нет в палатах.

— Где же он?

— А на Покровскую сторону ушёл, где погорелое.

— Далеко это?

— Близко. Как увидишь на Спасской красные ворота Покровского монастыря, за ними и Покровка.

Князь покинул кремль и, сев на коня, двинулся впереди отряда к Покровской стороне. Он миновал торговые ряды и Спасскую улицу и увидел монастырь с красными воротами. Вскоре за монастырём и открылось князю пожарище. Похоже, сгорело домов двадцать, что тесно стояли друг к другу. На пепелище кое-где бродили люди, а в одном месте стояли трое. К ним и направился князь Черкасский. Подъехав, спросил:

— Где найти посадника Афанасия Лыкова?

Отозвался среднего роста, широкий в плечах молодой мужчина со светлыми волосами:

— В чём нужда, боярин? Я и есть наместник князь Лыков.

Димитрий спешился, подошёл к Афанасию, протянул руку.

— Князь Димитрий Черкасский, — представился он. — Возвращаюсь из Вологды в Москву. В Ярославле случайно услышал о том, что в Суздале случился большой пожар и сгорел дом боярина Измайлова. Он мне близок, вот я и приехал.

Афанасий Лыков слушал Черкасского, опустив голову. Так и ответил:

— Мы вот на пожарище, где стоял дом боярина Михаила Измайлова. Упокоился он тут с боярыней Анастасией.

И Лыков осенил себя крестом. Снял бобровую шапку и князь Димитрий, перекрестился, спросил:

— Как могло такое несчастье случиться?

— Злой умысел всему поруха. Был поджог палат, и боярин с боярыней задохнулись от дыма. Так и сгорели. Пытаемся дознаться, чьих рук дело. Дознаемся — накажем по всей строгости.

Князь Лыков уже не смотрел в землю. Его серые с прищуром глаза изучали лицо князя Черкасского. Показалось Афанасию, что князь чем-то похож на Мартына-бобыля: Такой же нос с горбинкой, такие же тёмно-карие чуть навыкате глаза и бородка хоть и чёрная, но с рыжинкой. «И что это мне померещилось, — осудил себя Афанасий. — Тот россиянин, а этот черкес».

Афанасий ошибался, но самую малость. В Дмитрии немного осталось южной крови. Почти сто лет назад его прадед князь Черкасский был взят под Мценском в плен, спустя несколько лет его крестили в православие, он женился на русской дворянке. И вот уже третье поколение черкесов смешивалось с русской кровью. Но они не хотели расставаться с преданиями об отчей земле, и Мамстрюк Черкасский назвал своего сына Мамстрюком. Это и был отец Димитрия Черкасского. А его матерью была сероглазая боярышня Варвара. Однако по неведомым законам природы в князе Дмитрии проявился нрав его прадеда. Он был горяч, неукротим и унаследовал от прадеда родовое чувство кровной мести. За самую малую нанесённую ему обиду он должен был отомстить. Почему эта черта проявилась в человеке, который был красив, статен и силён? И скорее всего из чувства мести он пытался заполучить в жёны Марию Измайлову — чтобы отплатить своему обидчику боярину Михаилу Шеину, побившему его принародно на Москва-реке.

— Я помогу тебе, князь Афанасий, найти злодея. Я и приехал в Суздаль с тем, чтобы помочь Измайловым. Откуда мне было знать, что их постигла такая участь, если бы не случай! И будет уместно мне спросить тебя, князь Афанасий: послал ли ты гонца в Москву, чтобы уведомить дочь Измайловых?

— В стольный град к сродникам уехала часть погорельцев. Они и донесут весть о несчастье до Разбойного приказа. Надо думать, что дочь и сродники Измайловых приедут.

— Я буду ждать.

— Как тебе угодно, — ответил Афанасий. — А пока помоги мне со стряпчими в поджоге разобраться.

— Я готов и кровно этим затронут. — Черкасский повернулся к стряпчим: — Вы чего-нибудь добились?

Стряпчие поклонились князю, и один из них, изрядно поседевший, посмотрев на Лыкова, сказал:

— Есть у нас подозрения на Мартына-бобыля. Он, правда, похож на тебя, княже, но это случайность… Вот и князь Лыков говорит…

Упоминание о Мартыне-бобыле и его сходстве с ним, Черкасским, насторожили князя, и он посмотрел на Лыкова свысока. Афанасию это не понравилось. Он в свои годы уже добился кое-чего и был главой славного Суздаля, который некогда был стольным градом Суздальского княжества. Славен город Суздаль был и ныне. Его купцы возили товары Суздальской земли в Москву и Владимир, в Нижний Новгород, Ярославль и Вологду. «Зачем же смотреть на меня свысока опальному князю. А то, что на Мартына похож, так это явь», — мелькнуло у Лыкова. И что-то побудило его спросить, какие связи у князя Черкасского с боярами Измайловыми:

— А что, князь Димитрий, у тебя в Суздале есть знакомые, через кого ты знаешь Измайловых?

Будь то на исповеди, князь Черкасский, может быть, признался, что знает жителя Суздаля Изюмова, бывшего опричника. Но это была не исповедь, а всего лишь неприятный вопрос, и князь был вынужден сказать то, что хотел поведать Лыкову в другой обстановке, скорее всего, как он надеялся, за трапезой и с кубком суздальской медовухи в руках. Но Лыков с нетерпением ждал.

— С боярином Михаилом Измайловым я не был знаком, а вот его дочь Марию Михайловну я хорошо знаю. И не только. Я люблю её, и, когда она приедет пострадать над прахом родителей, я буду рядом с нею.

— А потом?

— Потом я вновь посватаюсь к ней.

— Что значит «вновь», славный князь? Выходит, ты уже сватался к Маше Измайловой?

Шагая вдоль пепелища где покоился прах родителей Марии, князь Димитрий счёл возможным сказать и о том, что было ложью:

— Моё сватовство было жестоко прервано. Завистник, молодой боярин Михаил Шеин, с дружком Артёмкой Измайловым, затеяли пред лицом государя Фёдора свару, бросились на меня с кулаками, когда я просил благословения на супружество с Марией. Но меня защитили мои холопы. Они побили злочинцев. А меня за то, что мои люди побили государевых служилых, обожгли опалой и сослали в Вологду. Как государь Фёдор преставился, так мне от царя Бориса Фёдоровича милость пришла. Я вольная птица и хочу дождаться здесь Марию Михайловну и разделить с нею её горе. Так на моём месте поступил бы каждый честный россиянин.