Александр Антонов - Воевода Шеин

— Неужели подобное могло случиться? А смысл-то в чём?

— Случилось. А смысл один: уберечь царевича от убийства думали Нагие. Догадались князья, что дьяк Михайло Битяговский, его сын да племянник присланы из стольного града, дабы выполнить чью-то волю… А иного и не ведаю.

Лампад замолчал, глотнул хмельного прямо из баклаги, пожевал хлеба и пристально и долго смотрел в глаза Михаилу, словно спрашивал: «А не обменяешь ли ты меня, московит, на тридцать алтын [5] Алтын — старинная русская мелкая монета достоинством в три копейки. ? Больше-то тебе не дадут». Но вот Лампад мягко улыбнулся, поверив в душевную чистоту Михаила, и продолжил:

— Как прижился дьяк Битяговский у Нагих да приоткрыл своё нутро, так князья и пустились в поиски. И нашли за Волгой у стрельца Ивана-вдовца пасынка вельми озорного и похожего ликом на царевича. Да, сказывают, и купили мальца, привезли ночной порой в терема, спрятали до поры. А Димитрия-то увезли в неведомые земли, может, в Соловецкий монастырь. Вот и весь сказ, что мы с Огурцом знали.

Михаил провёл с Лампадом весь день. Судаков и лещей наловили по полной суме. Прощаясь с Лампадом, Михаил предупредил:

— Ты больше, отец, никому эту сказку не рассказывай, не то не сносить тебе головы, как другу твоему.

— Знаю, сердешный, — ответил Лампад и, тяжело вздохнув, добавил: — Трудно одному-то такую ношу нести. Тебе и доверил. Душа-то у тебя кремень. Ты ведь Шеин, а они все такие.

Удивился Михаил, но не спросил, откуда Лампаду ведомо, что он из рода Шеиных. Оставив Лампаду баклагу, которую тот лишь ополовинил, и всё, что было к ней, Михаил покинул берег Волги и медленно пошагал в Углич. Наступила тихая вечерняя пора, в природе было благостно, всё тянулось навстречу жизни, и Михаилу не хотелось покидать этот покой на берегу великой реки. У него не было желания возвращаться в город и быть свидетелем поисков виновных. Эти виновные были налицо: стоило только поставить все события в стройный ряд, и злочинцы окажутся на первом месте. Но, как понял Михаил, некому было вести дознание к выяснению правды. Да и не нужна она была кому-то. Как человек здравый и рассудительный, несмотря на молодость, Михаил Шеин на пятый день пребывания в Угличе уразумел, что добыть правду при расследовании стремился лишь один человек. Это был патриарх Иов. К тому его призывал сан первосвятителя. Он и помощников себе нашёл из числа твёрдых блюстителей правды. Но ни председателю комиссии князю Василию Шуйскому, ни правителю Борису Годунову правда о случившемся в Угличе не была необходима. Как показалось Михаилу, ему даже удалось сделать вывод, почему этим двум государственным вельможам она не нужна. Да потому, что князь Василий Шуйский считал, что в злодеянии, совершенном в Угличе, повинен прежде всего Борис Годунов. Но Шуйский боялся Годунова и потому, ещё не закончив следствия, решил дело в пользу любимца царя Фёдора — Бориса Годунова: царевич Димитрий умер ненасильственной смертью.

«А что заставляло Бориса Годунова сторониться правды?» — спрашивал себя Михаил. Он не надеялся дать ясный ответ на этот вопрос. Но по Москве давно ходили слухи, что царевич Димитрий унаследовал от своего отца, Ивана Грозного, дикий, необузданный и жестокий нрав. Михаил помнил, как по Москве гуляла якобы небылица о том, что восьмилетнему Димитрию челядинцы лепили на Волге из снега фигуры всех московских вельмож. А как заканчивали лепить, царевич брал в руки сабельку и рубил снежным чучелам руки, ноги, головы, приговаривая: «Так будет со всеми московскими боярами, а первому я отрублю голову Бориске Годунову». Выходило, что были у правителя Бориса Годунова причины опасаться за свою жизнь, ежели после немощного Фёдора поднимется на престол последыш Ивана Грозного. Многие боялись, чтобы не повторилась на Руси трагедия опричнины, унёсшая десятки тысяч невинных россиян.

Вращаясь в среде дворцовых вельмож, Михаил Шеин слышал не раз подобные суждения по поводу царевича Димитрия, унаследовавшего от отца всё худшее. Сказано же в хрониках XIX века, что «в исходе XVI века от погрома Ивана Грозного уцелело весьма немного известных древних боярских родов… к этому времени сохранился какой-нибудь десяток княжеских фамилий и несколько нетитулованных, как, например, Шереметевы, Морозовы, Шеины».

И сделал для себя вывод молодой боярин Михаил Шеин, что хотя время Ивана Грозного миновало, но корень его живёт и тянется к жизни. Как он себя проявит, этого надо опасаться каждому россиянину.

Вскоре Михаил Шеин покинул Углич. Его отозвали в Москву. И само угличское дело было завершено в Москве. Боярская дума порешила, а царь Фёдор повелел завершить дело и казнить виновных. Были приговорены к наказанию и все князья Нагие. Привезённые в Москву, они допрашивались на Житном дворе, их пытали на дыбе, жгли раскалённым железом, рвали тела клещами. Повелением царя Фёдора все придворные должны были посещать место пыток, слушать, в чём признаются виновные. Однако, как ни пытались палачи изощряться в пытках, никто из князей Нагих и их слуг не признал смерть царевича Димитрия ненасильственной.

Наконец пытки завершились. Была пострижена в монахини вдовствующая царица Мария, и её увезли в Высинскую пустынь за Бело-озеро. Братья Нагие были отправлены по тюрьмам в северные города Руси. Нашлись в Москве отважные люди, которые говорили, что расправа в Угличе была похожа на ту, что двадцать один год назад учинил Иван Грозный в Новгороде. Сто восемьдесят угличан бросили на плахи, и им отрубили головы. Более чем двумстам горожанам вырвали языки и отрезали уши. С соборной колокольни был снят большой колокол, в который звонил пономарь Огурец, на площади колокол выпороли кнутами и вместе с угличанами отправили в сибирский город Пелым. Память молодого боярина Михаила Шеина накрепко застолбила эти события в Угличе, и пройдут годы, а они все будут эхом отзываться в его душе.

Однако время шло и угличские страсти стали многими забываться. И то сказать, в благостные дни народ не любит вспоминать лихое время, бередить старые раны, травить душу. Царствование Фёдора Иоанновича после событий в Угличе ничем больше не омрачалось, и во многом благодаря правителю Борису Годунову. Так понимали все придворные и молодой Шеин вместе с ними, да и россияне ни в чём не могли упрекнуть Годунова. Он преуспел даже в военных делах, и посланные им воеводы с ратью сумели вовремя остановить и повернуть вспять шведов, которые подбирались к Новгороду и Пскову.

Прошло семь лет мирной московской жизни до той самой поры, когда Михаил Шеин из долговязого шестнадцатилетнего отрока превратился в красного молодца, мимо которого никто не мог пройти, не залюбовавшись юношей. И хотя сам он был склонен оставаться незаметным, не из робости, а от скромности, но это ему мало удавалось. Так уж повелось, что царь Фёдор подбирал себе на службу подобных молодцев и они, по царскому мнению, украшали его двор. За семь лет дворцовой службы Михаил Шеин многому научился. Он не только подавал вина, будучи чашником, но и успел грамоту познать, читать и писать бегло, немецкую и польскую речь выучил. Удались ему тот и другой говор потому, что память была крепкая и чистая. Однако больше всего Михаил преуспел за минувшие годы в ратной справе. Считал он, что быть ему чашником до поры до времени: сменит он подносы на боевой щит, а ключи от погребов на булатный меч или острую саблю. Бегал он при любом удобном случае на военный двор Ходынского поля, где ратные люди каждый день учились рукопашному бою и стрельбе, да и кулачной борьбе тоже. Старый сотник, ещё сильный и кряжистый воин Кузьма Лопатин, сказал ему так: