Александр Антонов - Воевода

Как выяснилось, стреляли в русских молодые шведы, вовсе не воины, а искатели приключений. Когда луки и стрелы были отобраны, Даниил велел Степану отпустить шведов. Круг разомкнулся, и они сломя голову побежали к своим лодкам. А воины Адашева во главе с ним плотной стеной двинулись к берегу моря. Оно ещё не замёрзло, даже припая не было. Даниил сошёл с коня, вошёл в море и умылся его водой.

Потом Даниил наполнил два серебряных кувшина морской водой, запечатал их и отправил в Москву на имя Алексея Адашева. «Царю-батюшке шлю в подарок воду с Балтийского моря», — написал Даниил брату.

В этот же день от главного воеводы Фёдора Ивановича Троекурова прискакал гонец и велел Адашеву вести полк в Иван-город. Даниил отправился туда с лёгким сердцем, считая, что Нарву, как и другие города, вставшие на его пути, не составит большого труда привести к правде через охранную грамоту. Но на сей раз Даниил Адашев сильно ошибался. Ему и многим другим славным воеводам потребовалось немало времени, мастерства, сил и личного мужества овладеть крепостью Нарва, а по-немецки Ругодивом.

От Йыхви до Ивангорода пятьдесят вёрст. Они, как и всё пространство, пройденное по земле Ливонского ордена, могли таить опасность. Полк Адашева шёл к Нарве с запада. Погода благоприятствовала движению. Не останавливаясь ни в одном селении, к вечеру того же дня Адашев вышел к реке Нарве. В пути он беспокоился о переправе через неё, но река уже замёрзла и покрылась крепким льдом. И всё-таки Даниил велел идти конникам рассеянным строем. И вот река осталась позади, и полк подошёл к городским воротам. Они распахнулись, и Даниил оказался в русском городке. Он поручил полк заботам Ивана Пономаря и Степана Лыкова, а сам отправился на поиски главного воеводы, который руководил осадой Нарвы. Однако главного воеводы Фёдора Ивановича Троекурова в городе не было, он выехал, как сказали в городской управе, в городок Сиргала. Зато в управе Даниил встретил старого знакомого по сражению за Казань князя Андрея Курбского и воеводу боярина Алексея Басманова, о героических делах которого тоже был наслышан под Казанью. Курбский познакомил Адашева и Басманова.

— Я очень рад нашей встрече, особенно здесь, под носом у врага.

Среди собравшихся Алексей Басманов был самым старшим по годам. Он был на двадцать лет старше Адашева и Курбского. Но в силу нрава Басманова годы не мешали ему быть на равной ноге с молодыми воеводами. Басманов был всегда весел, и, если были у него какие-либо невзгоды, он умел скрывать их от посторонних так глубоко, что никто не догадывался, как он порой страдал. Басманов любил выпить хмельного в компании, но никогда не пьянел. Он умел быть душой в кругу друзей, но выбирал их не абы как, а примеряясь цепкими тёмно-карими глазами. Так он приглядывался и к Адашеву и понял, что это его «поля ягода». Открытый, смелый взгляд Адашева, его по-детски обезоруживающая улыбка, стать сильного бойца — всё это привлекало Алексея Басманова, и он в тот же день сошёлся с Даниилом. Пользуясь тем, что уже наступил вечер, что у них по случаю перерыва в военных действиях не было воеводских забот, Басманов позвал молодых воевод в питейную избу.

— Мы должны отметить наше знакомство, — сказал он Даниилу. — Наступает Великий пост — самое время посидеть за кружкой доброго вина.

В эти дни воеводы, что находились в Ивангороде, получили из Москвы царское повеление не стрелять из пушек по Нарве, не докучать её жителям ядрами, не пускать стрел. Причиной такого повеления было то, что в Москву из Ливонии пришло посольство с целью вести мирные переговоры. Воеводы рьяно исполняли повеление царя, и в городе все изнывали от безделья. Но в питейных заведениях Ивангорода было необычно людно и шумно. Алексея Басманова в питейной избе близ городской управы знали, и ему, и его друзьям сразу нашлось место. К ним подошёл целовальник, спросил, что господа будут пить и есть, и скрылся.

Господа выпили по первой кружке за знакомство, по второй — за дружбу, по третьей — за откровенность и верность. Все эти пожелания исходили от Алексея Басманова. Несмотря на него внешнюю весёлость, Даниил понял, что перед ним настоящий горемыка. В юности до Адашева доходили слухи, что злодейством князя Ивана Овчины-Телепнева у Басманова погибла жена Ксения, что происками Афанасия Вяземского и Григория Скуратова-Бельского у него отняли сына Фёдора. Слышал о нём Даниил недавно от брата Алексея, что Фёдор Басманов у царя Ивана любимый псарь. Да только бы это! Сказывали, что царь заставил Фёдора учить псов рвать людей и животных. А отец, сказывали, хотел видеть сына воеводой. И получился бы славный воевода: всего в Фёдоре было вдоволь — и удали, и силы, и страсти. Боль Басманова за сына тут же, в кабаке, и подтвердилась. Басманову надо было открыть кому-то душу, выплеснуть из неё накопившуюся горечь-желчь, и лучшего часа он не нашёл, как сделать это за кружкой хмельного с верными молодыми друзьями:

— Я, братцы, как закончится эта бестолковая война, уйду с воеводской службы, пойду на поклон к царю-батюшке, чтобы взял к себе под бок. Федяшу надо спасать, дабы в зверя не превратился, оберечь его от Афанасиев, Васюков и Ловчиковых. Да они же всей державе принесут беду, не только моему Федяше.

«Странно, — подумал Даниил, — вот и на моём пути возникли Афанасий и Васюк». Но Даниил пока смотрел на этих двух русичей с усмешкой. Он рассказал своим новым друзьям, как проучил двух осквернителей веры.

— Мы их с купцом Романом Бережновым так приложили, что они землю носами рыли.

Алексей Басманов после этого рассказа погрустнел.

— Тебе, Данилша, сия вольность ей-ей как отрыгнётся. Да помни: дерьмо не тронешь, так и сам не замараешься.

— Куда как верно сказано, — заметил князь Курбский.

В этот вечер князь Андрей Курбский был самый замкнутый. Слушал, поддакивал, слово меткое вставлял, но не более. Он молчал, и что-то зрело в его душе, но никому не стало ведомо. Однако пройдёт несколько лет — и это будет на памяти лишь Алексея Басманова, — как князь Андрей Курбский порвёт все узы, связывающие его с Россией, и уйдёт из Ливонии, из крепости Дерпт, коя была всего в двухстах вёрстах от питейной избы, где сидели друзья, уйдёт в Литовское государство и будет служить великому князю Сигизмунду Августу. Царь Иван Грозный назовёт Курбского изменником родины. Сам Андрей Курбский так не считал, о чём многажды писал царю. Он восстал против его тирании — и только.

Наконец-то миновала нудная прибалтийская зима. В Нарве ждали возвращения послов из Москвы. В Ивангороде русские ратники по-прежнему изнывали от безделья. Но вот наступил Великий пост, и все потянулись в храмы. В Нарве за их движение наблюдали с крепостных стен, и в один из дней, когда русские воины в Ивангороде шли в храм, немцы принялись стрелять в них из луков. Это было сделано ради забавы, спьяна. Лютеране — а их в Нарве было большинство — не любили православных христиан, не чтили их праздники, насмехались, особенно когда были хмельны. Но терпение русских воинов истощилось, и на стрельбу из луков они ответили выстрелами из пищалей. Услышав гром выстрелов, трезвые немцы подумали, что кончилась мирная передышка, и дали по Ивангороду залп из орудий. Было убито несколько русских воинов. Воеводы Басманов, Адашев, Курбский немедленно явились к главному воеводе Троекурову, и Басманов сказал: