Александр Антонов - Воевода

Однако, толкаясь на царском дворе два дня, Пономарь заметил, что в стане Шиг-Алея тоже проявляется какое-то беспокойство. Как перед грозой, все вели себя тихо, оглядывались, смотрели на небо. У ворот на царский двор в три раза больше стражей. Нукеры Шиг-Алея никуда не отлучались от дворца. Всё это навело Ивана на мысль о том, что в Казанском царстве назревают события, могущие прервать торжество Москвы по поводу «вечного мира» с Казанью. Да, Сафа-Гирей низложен и греется где-то под солнцем Бахчисарая, но не увёл же он с собой всю татарскую родовую знать, которая не хотела родниться с Москвой, и не только в самой Казани, но и по городам и улусам оставались сторонники Сафа-Гирея, готовые помочь ему вернуться на царство.

Послушав какое-то время звон набатного колокола в душе, Иван отправился из конюшни, куда забрёл, не зная, где найти себе место, прямиком в царский дворец. Все приближённые Шиг-Алея хорошо понимали русскую речь, и Пономарь легко объяснил причину своего появления во дворце. Ивана привели в царские покои. Перед ним оставалась одна дверь, за которой находился Шиг-Алей.

Царь сидел в окружении приближённых, и разговор у них шёл о том же, о чём думал и Пономарь, — о шаткости престола под Шиг-Алеем, о назревающих событиях в государстве. И один из вельмож, крупный и мужественный князь Шемордан, земли которого располагались на реке Вятке, сказал то, что давно беспокоило его:

— Нам, царь Казанский Шиг-Алей, надо бояться происков арской родовой знати и всех, кто затаился в Арске после бегства Сафа-Гирея. Там логово змей, и пора бы бросить их в железный каган и сжечь. А первым того заслуживает мурза Тюрбачи.

У царя Шиг-Алея были свои люди в Арске, и он знал от них, какими помыслами жил и живёт мурза Тюрбачи. И всё сводилось к тому, чтобы взять его немедленно под стражу и наказать за измену. Но нужен был повод, хотя бы малый. Пока Тюрбачи не давал такого повода и вёл себя тихо. «Где найти этот повод? Подбрось Шайтан ему палку под ноги, пусть споткнётся», — молил Шиг-Алей, когда к нему подошёл придворный и что-то прошептал на ухо. Шиг-Алей посветлел лицом. Лишь только придворный ушёл, он сказал:

— Вот что, знатные люди Казанского царства. Князь Шемордан прав, пора действовать. Мне стало известно, что в Арске пропал родной брат Алексея Адашева, любимца царя Ивана Васильевича. Многие из вас его помнят: он ехал с нами от Москвы. Потому велю князю Шемордану поднять в седло тысячу воинов и сегодня же отправиться в Арск. Тебе, князь Шемордан, говорю: без брата Алексея Адашева и без всех повязанных арских мурз не появляйся. Милуй только отца Каюма — мурзу Умерчи. Он и его близкие — верные слуги нашего престола. Да захвати с собой Ивана Пономаря. Он сейчас в приёмном покое сидит.

Князь Шемордан поклонился и ушёл.

Ещё и вечер не наступил, как он повёл тысячу отборных воинов на Арск. Мчались рысью. Решил князь подойти к Арску в полночь: и шума меньше и драки не возникнет, считал он.

В доме мурзы Умерчи собрались почти все родственники. Праздновали возвращение Каюма из Москвы. Он раздавал сёстрам и племянницам подарки, привезённые из стольного града Руси и прикупленнные в Казани на деньги, вырученные от продаж иголок и ниток Даниила. Когда подарки разошлись по рукам, женщины ушли на свою половину, а мужчины сели пить хмельную брагу из кумыса. В это время раздался стук в дверь. Каюм, как самый ловкий, тот же поспешил к двери и спросил:

— Кто там?

— Мурза Умерчи нужен, открой. Это Ашит, — послышался голос ещё одного родственника Умерчи.

— О, Ашит! — воскликнул Каюм и открыл дверь. — Входи.

— Нет-нет, я в дом не пойду, — тихо заговорил Ашит. — И чтобы никто меня не видел. Слушай, Каюм. Я при Олдязе служу. Он схватил твоего друга и увёл к Тюрбачи.

— Я это знаю, но его обещали отпустить.

— Не отпустят. Там его на конюшню привели. Пришёл Тюрбачи, допрашивал и стал бить. Забил. Тот упал замертво. Его потащили и сбросили в яму под конюшней. Каюк ему. А ведь с тебя спросят.

— Может, зайдёшь и расскажешь отцу про волка Тюрбачи?

— Нет-нет. Меня увидят, и мне хана. — И Ашит скрылся в темноте.

В сенях стояла скамья. Каюм сел на неё и задумался. Как же он в ловушку попал? Ведь знал, что Тюрбачи в Арске, знал и то, что он был в чести у Сафа-Гирея. Однако он же казанский мурза и должен был потянуться к Шиг-Алею — свой ведь царь. Ан нет. И уж если схватил брата любимца русского царя, то знал, на что шёл. Что же теперь делать? Если оставить Тарха в руках Тюрбачи, то и ему, Каюму, будет немилость от Шиг-Алея. И тогда не видать ему больше Москвы, где он думал найти себе пристанище и службу. Сколько их, выходцев из Орды, живёт на Татарской, Ордынке, Якиманке, в Кожевенной и Кузнецкой слободах! Живут за милую душу, не занимаются грабежами год за годом, не разбойничают. Хотел Каюм мирной жизни. А что в этом плохого? Да вот мешают ему.

В сени к Каюму пришёл отец.

— Ты чего здесь, сынок, застрял?

— Беда пришла, бабай, — тихо ответил Каюм.

— Какая беда, о чём говоришь?

— Сказывал же я, что со мною приехал брат царского любимца. Так его Тюрбачи забил и в яму бросил.

— Это и правда беда, сынок. И не тебе одному, а всему роду нашему.

Мудрый мурза Умерчи никогда не вмешивался в царские дела. Жил тихо, занимался земледелием, пчеловодством. Хана Сафа-Гирея не уважал и побаивался. Тот сумел окружить себя злобными вельможами. Таким был и мурза Тюрбачи — злодей, каких свет не видывал. Во время набегов на Русь приводил самый большой полон. Сам водил его в Кафу на продажу в рабство.

Теперь Умерчи боялся, что если урус Тарх скажет Тюрбачи что-то против Каюма, то и Каюму будет каюк, и всему роду худо. Всё это продумав, старый мурза обнял сына за плечи и сказал:

— В Казань тебе надо уходить, сынок, и немедленно. В ночь мчать к Шиг-Алею и всё ему выложить, как перед Аллахом.

— Я готов, бабай, но ведь никто меня не выпустит за ворота.

— Правда, теперь и днём мало кого выпускают. Такова воля Тюрбачи. Надежда одна: если у Вятских ворот стоят не его псы, так милость проявят и выпустят. А если его собаки, то мышь не выпустят за ворота.

— Как я узнаю, что это не они?

— Сходит брат Шурга. А теперь идём в дом: гости засиделись.

Поздним вечером из дома мурзы Умерчи вышли двое: Каюм и его младший брат Шурга. Они крались, словно тени, к Вятским воротам, которые были совсем недалеко от дома Умерчи, и вскоре братья подобрались к ним, затаились. Неподалёку на полянке горел небольшой костёр, и возле него сидели три воина. Шурга дал понять Каюму, что подползёт к ним поближе и узнает, кто находится у огня.

— Давай, — тихо сказал Каюм, — да будь осторожен.

Шурга уполз. Он пробирался вперёд, словно уж в траве. Не было его долго; Кто-то вышел из башни и тоже подошёл к костру. Потом с улицы от главных Казанских ворот пришли ещё двое. И тут появился Шурга.