Роман Петрозашвили - У стен Анакопии

— Скажи агарянину: биться будем без оружия, — проговорил Ахра, отправляясь к воротам.

Камуг прокричал: — Слушай, ты, помесь слона и носорога: сейчас против тебя выйдет мой младший сын. Он вызывает тебя биться голыми руками.

— Давай, хромой шакал, своего щенка. Сейчас ты увидишь, как я сверну ему шею.

Араб слез с лошади, сложил оружие и обнажился до пояса. Увидев Ахру, великан презрительно засмеялся.

— Неужели в Анакопии не нашлось настоящего мужчины? — Он поманил Ахру пальцем.— Иди, щенок, иди. Сейчас я для потехи оторву тебе уши, потом повыдергиваю руки и ноги, а под конец сверну голову.

Ахра тоже обнажился, и все увидели как он высок, строен и мускулист. Его сложение могло бы послужить Фидию [56]прекрасной моделью. Молодой абазг шел без страха, но чем ближе он подходил к арабу, тем, казалось, становился меньше и слабее по сравнению с волосатым чудовищем. Ахра стал обходить великана по кругу, заставляя того топтаться и поворачиваться на месте, дабы не оказаться спиной к противнику. Оба войска с жадным интересом следили за поединком. Все понимали: сейчас решается извечный спор между грубой силой и ловкостью: кто кого? Арабское войско потешалось над нерешительностью Ахры, а картлийцы и абазги удрученно молчали. Мириан сердился:

— Зачем его выпустили? Зря погибнет молодец.

Однако пренебрежение к врагу, даже к самому ничтожному, еще никому не пошло на пользу. Могучие слоны и те проявляют осторожность: они, например, остерегаются мышей. Слон знает, маленькая мышь может забраться ему в уши. Но араб, хотя и звался Слоном, был глуп и самоуверен. Ему надоело выжидательное кружение Ахры. С необыкновенной для его громадного тела быстротой он сделал бросок и схватил было Ахру за руку, но тот с еще большей быстротой вывернулся и отскочил. Великан взялся за бока и захохотал; пренебрежительно зашумело и арабское войско, но общий смех внезапно оборвался. Ахра метнулся к гиганту. Его сильное тело, содранное в комок, словно камень, выпущенный из пращи, ударило в колени араба. Послышались хруст костей и дикий вопль. Ахра вскочил, схватил тяжелое копье араба и с силой метнул его в поверженного врага. Это произошло столь быстро, что оба войска застыли в изумлении. Гигант ревел, как недорезанный бык. Встать он не мог — у него оказались сломаны обе ноги, а в боку торчало его же собственное копье. Арабские воины растерянно смотрели на своего бесславно умирающего богатыря, а когда спохватились, Ахра был уже в крепости. Абазги и картлийцы с восторгом встретили победителя. Нежданная победа молодого абазга в поединке с арабом-великаном воодушевила осажденных; все увидели в этом доброе предзнаменование.

Ахра был бледен и тяжело дышал. Гуда обнял его; тот дернулся и заскрипел зубами:

— У меня сломано плечо, — сказал Ахра.

3

Разъяренное неудачей своего богатыря, арабское войско грозной лавиной двинулось на штурм Анакопии. Впереди бежали сотни воинов, неся на плечах лестницы; воздух зарябил тысячами стрел. Арабские лучники старались сбить защитников крепости со стен, но стрелы не долетали до них, в то время как абазгские лучники безотказно разили врагов сверху. Вот когда пригодилась быстрота, которой Гуда требовал от своих лучников! Сам он не торопился: выискивал начальников и одного за другим сбивал их с коней. Арабские начальники скоро заметили на крепостной стене высокого абазга с гигантским луком и поняли, что он охотится за ними. Презрев гордость, они спешились и смешались с воинами. Лишенное привычного управления своими командирами, арабское войско превратилось в бешеное стадо. Живая лавина приближалась с устрашающим ревом: «Аллах-иль-Аллах!» Начальникам ничего не оставалось, как подбадривать своих воинов обещаниями блаженства на небе тем, кто погибнет в бою за ислам.

— В рай, правоверные, в рай! — призывали они.

Но ревущие голоса воинов постепенно глохли. Привыкшие к седлу, они сейчас пешими, да еще поднимаясь в гору, быстро выдохлись, но продолжали двигаться. Вот уже полсотни шагов осталось им до крепости; штурмовые лестницы начали выдвигаться вперед. Теперь и Гуда пускал свои длинные гудящие стрелы: от них не спасали ни щит, ни кольчуга. Ни одна абазгская стрела не пролетела мимо цели, да и трудно было промахнуться — арабы шли беспорядочной толпой.

Пронзенные стрелами, штурмующие падали, другие подхватывали лестницы и, переступив через лежащих, шли дальше... Атакующие приблизились еще на три десятка шагов и тут остановились, не в силах пробиться сквозь шквал насмерть жалящих стрел, которые дождем струились на них со стен. Арабские же лучники, стиснутые толпой, были лишены возможности пустить в ход свое оружие. Осажденные не несли потерь. Хромой кузнец подпрыгивал и кривлялся на стене, потрясая мечом; он злорадно выкрикивал: «Бараны, кто хочет в рай, подходите, абазги не окупятся на стрелы. Хватит на всех!..» Мириам и Арчил хладнокровно смотрели со стены на побоище. Федор же был возбужден; ноздри его тонкого хищного носа раздувались, глаза сверкали; он нетерпеливо хватался за рукоять меча, но, взглянув на Мириана, опускал руку. Два могучих воина — Богумил и Зураб — стояли рядом. Их отрядам еще не настала пора действовать. Богумил посматривал на северо-западную стену. Там воинам Тачата тоже пока нечего было делать — арабы штурмовали лишь южную стену. Мириан понимал, что этот первый стихийный натиск врага, вызванный внезапной вспышкой злобы из-за гибели их богатыря, только разведка боем. Располагая многотысячным войском, Сулейман мог позволить себе роскошь испытать стойкость осажденных. Настоящий штурм был еще впереди.

Осаждающие отхлынули, оставив перед крепостью сотни трупов и корчившихся в агонии воинов. Видимо, Сулейман понял, что Анакопию наскоком не возьмешь. В стане врага началось перестроение. Мириан, Арчил, Федор, Гуда и Зураб совещались на крепостной стене; они старались разгадать замысел Сулеймана. Скоро он стал Мириану ясен: штурмуя крепость на всем протяжении ее стен, Сулейман стремился растянуть и без того небольшие силы осажденных, сковать их непрерывными атаками, а основной удар нанести по воротам и главной башне с тем, чтобы ворваться в крепость и там использовать громадное численное преимущество.

Правда, анаколийцы могли еще укрыться в цитадели, но тогда они лишились бы скота, и стало быть, пищи. Это значило обречь себя на длительную осаду со всеми ее тяготами. Воды в потайном колодце хватило бы, пожалуй, на всех, но Мириан приказал никому не говорить об этом, дабы слабые духом не искали спасения в цитадели. Это на самый крайний случай.

— Будем стоять насмерть, — сказал он своим воинам. — На цитадель пусть никто не рассчитывает. Помните, враг, взяв крепость, не уйдет, пока мы все не погибнем в цитадели от голода и жажды. У нас нет другого выхода, как победить или умереть.