Владислав Бахревский - Страстотерпцы

— Государь, обе руки кладу на сердце, не льстил, говоря, что от тебя перенял влечение к садовому искусству.

— А кто у тебя садовник? Немец?

— Русский. Из Опочки. Воин, сын, тоже помог советами.

— Поплавок-то где? Не вижу! — забеспокоился Алексей Михайлович.

— Тяни! Тяни! — кричал теперь царевич, хватаясь за удочку.

Царь подсек, вывез на траву... сразу трёх карасей. Тяжелёхоньких!

— Но не карпа! — утешил сына.

— Зато трёх! — радовался за отца Алексей Алексеевич.

Провожая гостей, Афанасий Лаврентьевич сделал подарки. Царь получил счастливую удочку и лутрофор, расписанный музами, играющими на кифарах. Алексей Алексеевич — луковицы пионов, красивую палочку из тяжёлого, тонущего в воде самшита, зелёный, но выросший в Москве лимон. Царице были подарены сушёные смоквы, царёвым сёстрам — финики, царевичам Фёдору, Симеону, Иоанну — изюм, царевнам — разное. Семнадцатилетней Евдокии — букет из алых роз и пузырёк с розовым маслом. Марфе — ей скоро исполнялось пятнадцать — розовые розы и масло лавандовое. Десятилетней Софии — белые розы да крохотную скляницу амбры, девятилетней Екатерине — жёлтые розы и мускус. Семилетней Марии — букет барвинков да коробку фисташек, пятилетней Феодосии — охапку пионов, мешок чернослива.

Отдавая последний поклон, Афанасий Лаврентьевич сказал:

— Отныне рыба в пруду будет жить вольно, ловить её воспрещено, кроме тебя, государь, да твоих царственных чад.

Царь улыбнулся: понравилось! Укатил раздавать подарки, а заодно придумывая, чем бы отдариться позабористей.

И придумал: 15 июля 1667 года Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин получил наивысший государственный чин ближнего боярина да сверх того придворную должность дворецкого.

В тёмно-зелёном кафтане, шитом серебряной, алмазно сверкающей нитью, — зипун под кафтаном шёлковый тёмно-синий, частые пуговицы из тёмно-синих сапфиров, по краю ворота бирюзовой рубашки ласковые камешки бирюзы, тафья на голове с изумрудами, — словно царь морской явился Ордин-Нащокин в Приказ Новгородской чети.

Дьяки Герасим Дохтуров, Лукьян Голосов встретили начальника льстивыми улыбками, радостными, многоречивыми пожеланиями здоровья, но Афанасий Лаврентьевич чуть поклонился в ответ, представил ещё одного дьяка — Ефима Юрьева, из немцев, и приказал зачитать государев указ. Великий государь царь Алексей Михайлович повелел: «...для посылок из Астрахани в Хвалынское море [51]делать корабли в Коломенском уезде, в селе Дединове, и то корабельное дело ведать в Приказе Новгородской чети боярину Афанасию Лаврентьевичу Ордин-Нащокину да думным дьякам». Были перечислены все трое.

— Приготовьте место для мореходных инструментов и машин, — приказал начальник. — Нынче в приказ пожалуют иноземные корабельщики, нанятые в Голландии гостем Иваном фон Сведеном. Корабельщиков нужно определить на жительство да выдать им жалованье. Сполна!

Не сказав более ни слова, Ордин-Нащокин занялся текущими делами приказа.

— Вот и нам аукнулась затейка затейника, — шепнул дьяк Голосов дьяку Дохтурову. — «Армянская компания»! Торговля! Торговля! Никому нет покоя. В Посольском приказе от него уже плачут. Все дела спешные. На пожаре так не бегают, как у него в приказах.

— Обломают сивку крутые горки! — усмехнулся Дохтуров.

— Поскорее бы.

Дьяки правду говорили: жизнь в Посольском и в других приказах, отданных в управление Ордин-Нащокину, кипела. Всего за два месяца боярин успел ввести столько новшеств — у старых дьяков и подьячих голова шла кругом. Впрочем, на эти головы Афанасий Лаврентьевич не больно и надеялся. Принимал на службу новых людей, в грамоте зело борзых, умом быстрых и на ногу скорых!

Дела Посольского приказа показались Афанасию Лаврентьевичу испокон веку нечищенными конюшнями. Не отчаялся. Каждый служащий теперь знал, что ему делать нынче, и упаси Боже отложить сегодняшнее на завтра. Даже для Боярской Думы был установлен строгий порядок рассмотрения очередных текущих и залежавшихся дел.

Алексей Михайлович, мечтавший о таких слугах, не мог-таки не изумиться, когда Ордин-Нащокин представил в Думу девяносто четыре статьи Новоторгового устава! Посольский приказ получил в управление 25 февраля, а 22 апреля — пожалуйста: готово! Да сверх того ещё семь статей, ограничивающих вольности иноземных компаний.

Через месяц статьи уже работали: был заключён договор о вывозе из Персии шёлка-сырца. Река, несущая золотые монеты, меняла русло. Отворачивалась от Турции, поворачивалась к России. Выгода персам, выгода армянам, выгода русским. Оставалось дело за малым — корабли построить. Новый торговый путь был водный: Каспийское море, Волга, Ока...

Дохтуров с Голосовым только руками разводили да брови вздымали, когда двое подьячих бегом кинулись в Посольский приказ доставить тайные предписания послу Желябужскому. Пять лет тому назад был стольник у герцога курляндского, спрашивал, сколько стоят и как лучше завести корабли на Балтийском море. Пять лет никому не нужно было, а теперь — бегом. Как же! Затейник перед царём ум свой выставляет.

У Дохтурова мелькнула мыслишка: посадить в лужу ретивого просто. Каждый день катать на него по одному извету. Хотел Голосова порадовать, да того позвали с отчётом.

— Какого числа отправлен указ в Архангельск о смене надзорного за пошлинами? — спросил Ордин-Нащокин доброжелательно. — В книге записей не нахожу.

— Пока не отправили, — сказал дьяк.

— Не отправили?! — изумился Афанасий Лаврентьевич. — Указ подписан царём неделю тому назад.

— Так ведь не год, а неделю.

— Треть жалованья будет у вас удержана за ущерб казне великого государя, — сказал Афанасий Лаврентьевич, сочувствуя, и подвинул Голосову Новоторговый устав. — Читай преамбулу. Вслух!

— Я знаю, что тут написано.

Дьяк упирался брюхом в стол. Подбородки висят, грудь бабья. Ярость ударила в голову Афанасию Лаврентьевичу, но улыбнулся, сгорая от ненависти:

— Ты с Дохтуровым брюхом мерился?

— Брюхом? — опешил Голосов. — Не мерился.

— Объясни мне, для чего затеяна смена надзорного? Почему не годится прежний порядок — давать сию службу самому богатому? Кому хотим поручать её? Кому, спрашиваю? — Ордин-Нащокин вдруг побледнел, губы дрожали.

— Умному и честному... и чтоб дело знал... Чтоб царю служил, а не своей мошне.

— Читай преамбулу! Вслух, говорю!

Голосов прочитал:

— «Во всех окрестных государствах свободные и прибыльные торги считаются между первыми государственными делами. Оберегают их с великой осторожностью и держат в вольности относительно пошлин в интересах народного богатства».

— Дела торговли — первостепенные государственные царские дела, — тыкал Ордин-Нащокин пальцем в стол. — Если через час указ не будет отправлен, ударю челом государю, чтоб посадил тебя в тюрьму.