Валерий Замыслов - Чертово яблоко (Сказание о «картофельном» бунте)

— Приютиться негде. Послушаю, что князь Шереметев скажет.

— Ну-ну, а коли что, приходи на мой двор. На Сретенке укажут.

— Благодарствую, барин.

Прибыли на Москву в середине апреля.

Князь Борис Петрович Шереметев, прочтя цареву грамоту, сокрушенно покачал широколобой головой. Чудит Петр Лексеич! Раздать земляные яблоки по всей Руси! А в мешке всего-то шесть пудиков. По клубню на уезд что ли? Всю державу на смех поднять. Не дело придумал Петр Лексеич, ох, не дело. Но царево повеленье надо выполнять.

Рассыпал Борис Петрович всю картошку на своем широком персидском ковре в своих покоях, позвал дворецкого и велел ему пересчитать каждый клубень.

— Да как же пересчитаешь сей диковинный овощ, батюшка князь?

— Аль из ума выжил, Фомич? Бери бумагу, перо и по одному клубню перекладывай снова в мешок. И чтоб со счету не сбился!

— А, может, холопей позвать?

— Сам!

Дворецкого пот прошиб, пока пересчитывал земляные яблоки.

Часа через два в покои вошел князь.

Дворецкий сидел подле рогожного мешка и утирал платком лысину.

— Ну!

— Тыща двести шешнадцать, боярин. Эдак бадей на десять потянет.

— Сколь в нашем царстве волостей и уездов?

Дворецкий растопырил широкопалые руки.

— Мудрено знать, князь. Числом великим.

— Это тебе не девок щупать. Я со счету сбился, сколь у меня их по сеням шастает, а ты, небось, не только каждую в лицо знаешь, но и по сиськам… Беги в Поместный приказ, чертова кукла!

Дворецкий вернулся к Шереметеву с удрученным видом.

— Дьяк дал от ворот поворот. О числе волостей и уездов положено только великому государю ведать. Может-де ты соглядатай турецкий. Чуть ли с крыльца кубарем не полетел.

— Я покажу этому крючку турецкого соглядатая! — взорвался Шереметев, покоритель турецких городов в устье Днепра. — Закладывай колымагу! [7] Колымага — старинная карета.

Увидев перед своим шишкастым носом цареву грамоту, дьяк Поместного приказа отнесся к знатному князю с пиететом.

— Прости, князь. Тотчас прикажу выписать все волости и уезды.

— За Каменный пояс [8] Каменный пояс — Уральские горы не лезь. У меня земляных яблок не десять телег.

— Добро, князь. Пришли через недельку своего дворецкого.

— Завтра, дьяче, завтра! — сурово блеснул ореховыми глазами Шереметев.

— Тяжеленько будет. Меня ежедень сотни поместных дворян осаждают.

— Ты не оглох, дьяче? Али мне царю о твоем нерадении отписать?

— Упаси Бог, князь! Все дела отложу.

— То-то!

На другой день к вечеру Шереметеву доставили необходимый список. Размотал Борис Петрович пятиметровый, склеенный из пергаментных листов свиток, начал читать (другой конец свитка, пыхтя, поддерживал дворецкий) и вконец раздосадовался. Какие, к дьяволу, волости! Тут, дай Бог, по десять картофелин на уезд доставить. И не просто доставить, а выдать под расписку уездному воеводе, да еще с тщательным предписанием, как сей заморский овощ благополучно вырастить. Это сколько же надо гонцов по городам отрядить! Но они же ни бельмеса не смыслят…

Святые угодники! Ну и подбросил же Петр Алексеевич задачку. Легче иноземную крепость взять, чем одержать викторию над земляными яблоками.

— К черту!

Подошел к мешку, плюнул на него, а затем с силой пнул сапогом. Дворецкий испуганно захлопал на князя выпученными глазами.

— Свиней когда кормить, Фомич?

— Так, ить, можно и сейчас, князь.

— Сожрут, как думаешь?

— А чего не сожрать, коль сам царь уплетал за милу душу?

Борис Петрович глянул на дворецкого и рассмеялся.

— Уплетал, но токмо вареную, а сырую мы на свиньях опробуем. Коль не сдохнут, значит, и чрево мужика выдюжит.

— Холопей кликнуть? Мешок тяжелый.

— Клич!

И полчаса не прошло, как мешок оказался на свинарнике.

— Развязывай, Фомич!

— Весь мешок по кормушкам рассыпать? Ишь, свиные рыла подняли. Заморское кушанье учуяли. Рассыпать, князь?

И тут только Шереметев пришел в себя.

— Погодь, Фомич. Кинь вот этому борову пяток картошин.

Боров хрумкал неохотно, словно перед этим мясным борщом насытился. И все-таки кое-как дохрумкал.

— Ну, храни тебя Бог. Утречком, Фомич, доложишь.

Утренний доклад дворецкого был вполне бравым.

— Жив, здоров, князь! Хрюкает на весь свинарник!

Но князь оживленного доклада дворецкого не разделил: уж лучше бы сдох этот боров, тогда бы все заботы отвалились. А теперь надо ехать в Стрелецкий приказ и просить его начальника, чтобы выделил по два стрельца для сопровождения и «бережения» земляных яблок в уездные города. Но и это еще не все: каждому воеводе надо вбить в голову — как сажать и когда сажать эти проклятущие клубни. А кто им овощную науку вдалбливать будет? Кто? Вот наказание Господне!

В другой раз плюнул на мешок Борис Петрович, а затем позвонил в серебряный колокольчик.

— Дуй, Фомич, в Поместный приказ. Пусть заново царево повеленье переписывают. И чтоб по всем городам!

У Фомича глаза на лоб.

— Да они один столбец всем миром день и ночь писали. А тут сотни уездов. Сколь бумаги надо извести! Недель пять перьями проскрипят.

— Одну неделю! Так и накажи дьяку, иначе царь ему голову оторвет. Да пусть только самую суть поищут, само предписание, как земляное яблоко выращивать. И чтоб не боле десяти клубней на уезд. А коль дьяк заартачится, я ему сам башку саблей смахну… А теперь, о Господи, мне надо в Стрелецкий приказ тащиться.

В третий раз плюнул на мешок.

Наконец, когда все было подготовлено, к Шереметеву напросился Акинфий Грачев. Борис Петрович, с удовольствием глянув на могучего волонтера, довольно высказал:

— Григорий Сипаткин о тебе докладывал. Исправно службу цареву нес. В кого ж ты такой детина уродился?

— Отец сказывал, в деда. В сажень-де вымахал. Лом на шее в колесо гнул.

— И ты сможешь?

— Дело нехитрое.

— Пожалуй, не врешь… Царя будешь ждать, аль пока государь на Русь возвращается, на меня послужишь?

— На тебя, князь, я служить не волен. Порядную грамоту писать не стану.

— Дело говоришь, Акишка. Ныне ты лишь одному царю подвластен. Однако послужи мне без порядной записи. Не хочешь в своем селе побывать?

— Не худо бы глянуть на матушку.

— Добро, коль матушку не забываешь. Навести, а заодно посадишь на своем огороде десять картофелин. Глядишь, и указ царя выполнишь.

— Да меня приказчик наш, Митрий Головкин, взашей из села вытурит. Он и так на меня кнутом замахивался.

— Кишка тонка у твово Митьки. Такую грамотку ему отпишу, что шапку перед тобой ломать будет. А царю я о тебе доложу. В беглых не будешь числиться. Поезжай с Богом, волонтер!

Глянул Акинфий на свою избу — и сердце зашлось от боли. Стоит, бедная, крытая жухлой соломой, с заколоченными оконцами — и ждет своего хозяина. И вся заросла чертополохом.