Валерий Замыслов - Ростов Великий

Многолюдье с восторгом восприняла слова Василька Константиновича:

— Любо, князь!

Ушак же бухнулся всем своим тучным телом на колени.

— Помилуй, князь! Помилуй ради Христа!

— Железом пытать! — непоколебимо и резко произнес Василько Константинович.

— Любо! — вновь грянула толпа.

Вскоре подле храма заполыхал костер, в кой проворные послужильцы сунули железную пластину. Испытание железом было введено всё тем же ростовским князем Ярославом Мудрым. Обвиняемый в убийстве (не уличенный свидетелями из «добрых» людей), должен выхватить из огня раскаленную добела пластину и донести ее до алтаря церкви. Донесет — не виновен.

Ушак с ужасом смотрел на костер. Его подталкивали к огню послужильцы, а ноги не шли. На низком лбу тиуна выступил холодный пот.

— Чего мешкаешь, Ушак? Докажи князю, народу и Господу свою неповинность. Ну же! — прикрикнул боярин Воислав Добрынич.

— Докажу… всем докажу, — осевшим голосом выдавил тиун и трясущейся рукой вытянул из красных угольев пластину. Ступил шаг к дверям храма, заорал дурным голосом и выронил железо.

— Тать! Душегуб! — взревела толпа.

Василько Константинович вдругорядь поднялся и кинул в многолюдье страшные для Ушака слова:

— В поруб до скончания живота, злодея!

«О светло-светлая и прекрасно украшенная земля Русская и многими красотами преисполненная: озерами многими, реками и источниками, месточестными горами, крутыми холмами, высокими дубравами, чистыми полянами, дивными зверями различными, птицами бессчисленными, городами великими, селами дивными, садами обильными, домами церковными и князьями грозными… Всем ты наполнена, земля Русская!.. Отсюда до венгров и до поляков, и до чехов, от чехов до ятвагов и от ятвагов до литвы, от немцев до корел, от корел до Устюга, где были тоймичи язычники, и за дышущее море (Ледовитый океан), от моря до болгар (камских), от болгар до буртас, от буртас до черемис, от черемис до мордвы, — то всё покорено было христианскому языку, великому князю Всеволоду, отцу его Юрью, князю Киевскому, деду его Владимиру Мономаху, которым половцы детей своих пугали в колыбели. А литва из болот на свет не вылезала, и венгры укрепляли каменные города железными воротами, чтобы на них великий Владимир не наехал, а немцы радовались, будучи далече за синим морем…» — с гордостью писал неизвестный автор «Слова о погибели Русской земли» о Руси накануне татаро-монгольского нашествия.

Всё тревожнее становилось на душе Василька Константиновича: татары всё ближе и ближе подходили к пределам Руси. Еще пять лет назад они зимовали неподалеку от стольного града Волжской Булгарии, жестоко расправившись с местными жителями.

(В памятнике монгольской литературы «Сокровенном сказании», некто спросил Джамаху, главного лекаря Чингисхана: «Кто эти, преследующие наших, как волки?» Лекарь пояснил: «Это четыре пса моего Темучина (Чингисхана), выкормленные человеческим мясом, он привязал их на железную цепь… Вместо конской плетки у них кривая сабля. Они пьют росу, ездят по ветру, в боях пожирают человеческое мясо. Теперь они спущены с цепи. Эти четыре пса: Чжебе, Хубилай, Чжелме и Субудай»).

Василько Константинович был хорошо наслышан о кровожадных военачальниках Чингисхана, кои творили неописуемые зверства в завоеванных землях. Никогда не забыть Васильку своего первого ратного похода, когда он в 13 лет выступил на татар, переступивших Половецкий вал. Юный князь, единственный из Ростово-Суздальской земли, пошел на помощь южно-русским князьям и 31 мая 1223 года достиг Чернигова. В этот же день он узнал страшную весть: русское войско потерпело тяжелое поражение на Калке от Чжебе и Субудая. А затем ему довелось услышать жуткие рассказы о чудовищной жестокости татар. И вот теперь эти дикие орды вновь приближаются к пределам Русской земли.

Купцы доносили: несметные орды татар идут под началом старшего внука Чингисхана — Батыя, одного из самых опытных и варварских полководцев, кой уже завоевал и разорил множество стран.

Неспокойно было и на душе Марии.

— Не зря мое сердце предвещало беду, Василько. Думаю, кончились наши безмятежные годы. Хан Батый не остановит свои орды. Русь для него — лакомый кусок.

— Ничего, ничего, Мария, — успокаивал Василько. — Русь не только лакомый кусок, но и крепкий орешек.

— Не такой уж и крепкий, Василько, — вздохнула Мария. — Давно расколотый. Враждой, усобицами… Да ты и сам ведаешь.

Ведал, еще, как ведал! Приближение кочевников к Руси не остудило головы удельных князей. Кровавые междоусобицы не прекращались ни на год! Раздираемая внутренними распрями, Русь напоминала разбитый корабль в бушующем море с неуправляемой командой. Кто во что горазд, тот в то и трубил. От разговоров переходили к перекорам, от перекоров к драке. А корабль несет на скалы.

— Не худо бы князьям опомниться и подумать о новом Любече.

— Давно пора, Василько. Но и Любеч не оправдал надежд, — с грустью молвила Мария.

Угроза широкого половецкого нашествия вынудила враждовавших князей съехаться в 1097 году на «строение мира» в город Любеч, что на Днепре.

— Был там, кажется, князь и из Ростово-Суздальской земли.

— Конечно же, был. Именно он горячо призывал: «Зачем губим Русскую землю, поднимаем сами на себя вражду, а половцы раздирают землю нашу на части и радуются, что между нами рать? Давайте жить в одно сердце и блюсти землю Русскую!» Князья вняли его призыву и заключили мир: «Пусть каждый держит вотчину свою и не посягает на чужую». Князья дали клятву, что не нарушат соглашение, и всеобщими усилиями будут карать каждого, кто затеет усобицу. Казалось бы, мир восстановлен. Теперь надо собирать общерусское войско на половцев, натиск которых становился угрожающим, но…

— Не успели князья разъехаться со «строения мира», как мир был нарушен. Великий князь Святополк Киевский вероломно захватил князя Василька Теребовальского и ослепил его. У Василька нашлись сторонники, и усобица вспыхнула с новой силой.

— А половцы, Василько, продолжали опустошать порубежные княжества.

— Гордыня и корыстолюбие князей — было и есть самое великое зло Руси. Ныне же, повторяю, самая пора новому Любечу быть, иначе беды не миновать.

Мария пытливо глянула на мужа.

— Ты уже что-то задумал, Василько?

— Да… Но не хотел тебе об этом говорить.

— Почему?

— Из-за Глебушки.

Второй сын Василька родился шесть недель назад. Мария ходила счастливая.

— Я же говорила тебе, что еще одного сына принесу.

— Бог любит троицу, Мария. А там… Чем мы хуже Всеволода Большое Гнездо? — довольно высказывал Василько.

— Да ни чем, любый ты мой. Будут тебе и сыновья и дочери. Лишь бы покой Бог послал.