Валерий Замыслов - Ростов Великий

Лихой же человек достал огниво и принялся высекать из кремня искру. Лазутка закипел от злобы. Тать надумал поджечь избу, дабы погубить спящих в ней людей. Князя и боярина. Собака!

Скитник подкрался к лиходею, и тяжелым ударом кулака поверг того наземь. Удар был настолько силен, что Арчак долго не мог прийти в себя, а когда он очнулся, то оказался на дворе, связанным по рукам и ногам. Богатырские руки Скитника бросили старосту к лошадиному стойлу.

Лазутка вынес из избы горящую свечу в железном подсвечнике, подошел к Арчаку и пнул его ногой.

— Оклемался, собака!

— Не убивай, — прохрипел староста.

— Да тебя, сволота, четвертовать мало. Ишь чего замыслил, погань! Чем тебе не угодил князь?

— Не князь, а боярин Корзун. Когда-то близ нашего селища была битва. Ваш Корзун зарубил моего отца и брата.

— А ты откуда ведаешь?

— Я сражался вместе с отцом. Наше войско заманило урусов в лощину. Вот здесь-то ваш Корзун и убил отца и брата. Я кинулся на боярина, и хотел изрубить его на куски, но какой-то громадный урус свалил меня с ног.

— Так вот кого я, оказывается, шмякнул, — хмыкнул Лазутка.

— Ты- ы-ы? — с удивлением протянул Арчак, и лицо его вновь ожесточилось. — Значит, я бы уничтожил в огне еще одного злейшего врага.

— Не вышло, по-твоему, поганый.

Лазутка не стал будить князя и боярина: пусть отдыхают до утра. А утром Борис Василькович порешит, какую казнь назначить старосте.

Князь, выслушав рассказ Лазутки, страшно разгневался. Эта ночь стала бы для него последней, он принял бы мучительную смерть.

Борис Василькович зло глянул на связанного старосту и обернулся к Корзуну.

— Собрать всё село, а этого гада посадить на кол.

Князь выбрал самую страшную казнь.

— Помилуй, князь! — взмолился Арчак. — Уж лучше мечом погуби, но только не на кол.

— Не помилую! Будешь сутки корчиться на коле.

Неждан Иванович позвал князя в избу.

— Дозволь и мне, Борис Василькович, слово сказать. Не хотелось бы сажать старосту на кол.

— Рубануть мечом? Слишком легкая смерть для этой мрази.

— Смерть?.. А если оставить в живых?

Изумлению Бориса Васильковича, казалось, не было предела.

— Да ты что, боярин, белены объелся? Староста помышлял тебя в огне зажарить, а ты еще его защищаешь. Не пойму тебя!

— Охолонь, Борис Василькович. Гнев разуму не советчик. Этот староста когда-то бился в честном бою. И теперь он надумал отомстить за своего отца и брата. Тяжко смириться с утратой самых близких людей… Ты, княже, как-то говорил мне, что помышляешь учинить мир с соседними народами, дабы легче затем воевать с ордынцами. Упоминал ты и Мордву. Ей, как и нам, так же ненавистны татаро-монголы. Если мы сегодня казним Арчака, то сие станет известно всей Мордве. Едва ли после этого можно говорить о дружбе с соседом. Вспомни любимое изречение твоего отца, Василька Константиновича: «Поладить миром». Много раз его мирные начинания приносили успех. Нам еще ни один день ехать по Мордве, и весть о том, что русский князь отпустил с миром преступного старосту, быстро разлетится среди эрзя и мокшан. Выбирай, Борис Василькович, чего тебе дороже.

После недолгого раздумья, князь приказал:

— Собирай всех жителей.

— И?

— Я объявлю о помиловании Арчака и призову Мордву к дружбе.

Внук старшего сына Священного Покорителя вселенной Чингисхана, и сын Великого Джихангина [197] Великий Джихангин — главнокомандующий войсками. Батыя не походил своим нравом ни на деда, ни на отца. Он не был грозным и жестоким и… не любил войн. Сартак не участвовал ни в одном ратном походе, и не ощущал себя завоевателем. «Тургадуры оберегали его, чтобы ни одна стрела, пущенная вражеской рукой, до него не долетела».

Хан Батый с тяжелым чувством покидал свою ставку. Сартак чересчур миролюбив, а врагов надо презирать, ненавидеть и уничтожать. Но сын не рожден барсом, в его жилах течет кровь матери, чересчур мягкой и податливой. Наполовину персиянка, наполовину русская, она постоянно внушала сыну, что убивать людей — величайший грех и воспитывала в Сартаке чувства добра и справедливости.

Он же, Батый, нередко наказывал свою жену и проповедовал сыну совсем другие истины. Но Сартак так и не стал железным багатуром . Но больше всего бесило хана, что сын с отрочества увлекся несторианством и чуть не открыто призывал правоверных сменить мусульманскую религию на христианскую. Многие защитники ислама негодовали, делали недвусмысленные намеки Батыю, но сын, не смотря на все увещевания и угрозы отца, не расставался с Библией.

Однажды брат Берке сказал:

— Я удивляюсь тебе, Батый. Твой сын смущает правоверных своими кощунствующими речами, забывает о священном Коране и великом пророке Магомете, а ты всё спускаешь ему с рук. Не пора ли наказать хулителя ислама и Благородной книги? [198] Благородная книга — Коран.

Батый вспылил: он хоть ценил и уважал своего брата, но терпеть не мог чужих поучений:

— Не смей мне больше говорить худые слова о сыне! Он — мой наследник. Не тебе, а ему владеть Золотой Ордой.

Хан Батый, не взирая на все прегрешения Сартака, любил своего сына, и надеялся, что в более зрелых летах он изменится и забудет про свои несторианские увлечения.

Зная об открытой вражде Сартака с дядей, Батый перед поездкой в далекий Каракорум, высказал Берке:

— Я оставляю Сарай на сына. Твои взгляды к нему мне хорошо известны. Отныне ты должен относиться к Сартаку, как к хану Золотой Орды, повелителю. Ты обязан во всем помогать ему, а не чинить всякие козни. Таков тебе мой добрый совет, Берке. Забудь о вражде. Сила Золотой Орды в единении ханов, иначе мы получим вторую Русь, раздробленную и ослабленную междоусобицами.

Хитрый Берке пообещал Батыю сдружиться с Сартаком. Он был несказанно рад отъезду Великого Джихангина в столицу Монгольской империи Каракорум: теперь у Берке будут развязаны руки, и он предпримет самые решительные меры, чтобы окончательно подорвать авторитет Сартака и скинуть хулителя ислама со священного трона Золотой Орды. Пока хан Батый будет бороться с ненавистным ему Великим каганом [199] Великий каган — монгольский император, проживающий в столице Монголии Каракоруме (в настоящее время от нее только остались развалины). Гуюком (чтобы посадить на трон своего любимого двоюродного брата Менгу, а это потребует значительного времени), он, Берке, станет полновластным хозяином Золотой Орды.

Берке рассчитывал на свои силы. Сейчас он (без Батыя) самый влиятельный хан Орды. Татаро-монголы знают его, как одного из самых яростных исповедников ислама, и как (что крайне важно!) искусного полководца, взявшего много городов. Верные, храбрые, жаждущие добычи джигиты, всегда под его рукой. Они готовы незамедлительно выполнить любое поручение Берке. Лишь бы подольше застрял в Каракоруме хан Батый. Его борьба с внуком Чингисхана, сыном и наследником великого кагана всех монголов Угедэя будет нелегкой. Гуюк-хан находится под надежным покровительством своей матери, великой ханши Огуль Гамиш, располагавшей внушительными силами и большим влиянием среди Чингисидов [200] Чингисид — сын или потомок Чингисхана. . А пока Батый в Монголии, он, Берке, на первых порах постарается ослабить сношения Сартака с русскими князьями. Батый, после победы над Русью, не только заметно охладел к дальнейшим завоевательным войнам (его полчища существенно поредели и были обескровлены), но и (к неудовольствию Берке) стал более милостиво относится к русским князьям; некоторых же он даже восхвалил — за их громкие победы над европейскими войсками. Среди них — Александра Невского и Даниила Галицкого. Больше того, он надумал поставить Невского Великим князем всей Русской земли. Хорошо, что вовремя вмешались каган Гуюк и его мать, ханша Огуль Гамиш, назначив Великим князем, ничем не проявившим себя, младшего брата Александра — Андрея Ярославича. Батый был жутко раздосадован: к нему, покорителю Руси, в Монголии не захотели даже прислушаться. А в Каракоруме не глупцы сидят: они отчетливо понимают, что усиление такого доблестного полководца, как Александр Невский, таит в себе большую опасность для всей Монгольской империи.