Валерий Замыслов - Ростов Великий

После слов киевского князя вновь установилась тишина, пока Юрий Всеволодович сурово не глянул на своих братьев. И те, Ярослав, Святослав и Иван, ужно высказались: великий князь прав, надо немешкотно идти на булгар.

Рязанский и черниговский же князья приняли сторону Мстислава и Василька. Совет раскололся. Глаза Юрия Всеволодовича стали раздраженными. Его, великого князя всея земли Русской, ослушались, почитай, при всех удельных князьях. Но это же небывалый срам! Он — то чаял, что, как и при отце его, никто не помыслит великому князю возразить. Нет, пока не поздно, надо показать свою силу.

Непререкаемо и веско произнес:

— Завтра пойдем на булгар. На том завершаю совет. Все!

Сторонники Юрия Всеволодовича поднялись из кресел и лавок, а Мстислав Удалой и не шелохнулся, глаза его оставались насмешливыми.

— Бухнул как молотом по наковальне, но бывает и молот промашку дает.

— Ухмыляешься?.. Да как ты смеешь?! — зашелся от злости Юрий Всеволодович.

— Охолонь, князь.

— Великий князь! Не забывайся, Мстислав. Эко из себя властелина корчишь. Да не тебя ли владимирская рать из Торжка выбила?

Гордый Мстислав резко вскочил из кресла и схватился за рукоять меча.

— Лжешь, князь!

И началась брань великая.

«Вот она, усобица, — невольно подумалось Васильку. — Даже на совете князья готовы друг друга мечами изрубить. То ль не беда для Руси?».

Юному князю захотелось встать перед Юрием и Мстиславом, и отчаянно крикнуть: «Остановитесь!», но тут в воеводскую гридницу вошел мечник великого князя и громко воскликнул:

— Послы хана Гилюка!

Булгары, узнав о великой рати урусов, запросили мира, и он был принят на выгодных для Руси условиях. В том же 1221 году, великий князь Юрий Всеволодович, дабы прикрыть с востока Русь от булгарских набегов, основал на Волге, в 53 верстах от Городца, мощную крепость Нижний Новгород.

Егорша Скитник, прибыв с Лазуткой, Маняшей и внуком в село Белогостицы, встал перед отчей избой, низко поклонился и размашисто осенил себя крестом.

— Слава тебе, Господи. Целехонька, родимая. Ныне буду здесь век доживать.

Еще два года назад, прибыв по делам из усадьбы боярина Поповича в Ростов, Егорша случайно увидел у храма Спаса на Торгу белогостицкого старосту, и спросил:

— Жива ли изба моя, Митрич?

— Жива, Егорша Фомич, — уважительно отозвался староста. Как же? Ныне бывший ямщик высоко взлетел. Боярский тиун! О том все село наслышано.

— Ты пригляди за избой-то, Митрич. Я в долгу не останусь.

Аль в село надумал вернуться? — хитровато прищурился староста.

— Всякое может статься. Сколько дней у Бога напереди, столько и напастей.

Как в воду глядел! Осмотрел Егорша старенькую избу, заросший бурьяном надел, кой когда-то орал [45] Орать — пахать сошенькой, но не опечалился: своя земля и в горсти мила. Ныне и Лазутка в силе, и невестку здоровьем Бог не обидел. Расчистят, унавозят десятины, добрым житом засеют и будут с хлебушком. На жито, лошадь и пожитки боярин деньгой не поскупился: щедро пожаловал своего тиуна Алеша Попович, грех жаловаться. И первый, и второй год прожили безбедно, да и третью зиму прозимовали с хлебушком, а тут и весна-красна приспела, да такая, что уже на Благовещенье весь жухлый снег, как языком слизало, а со дня мученика Федула [46] 5 апреля установилась такая жарынь, кой отроду не бывало.

— Не дай Бог, засуха привалит, — вздыхали сосельники. — Ни дождинки!

Мужики шли в каменный храм Георгия, истово молились, но жарынь не только не спадала, а становилась все сильнее.

— Быть беде, — ступая по горячей земле босыми ступнями, с горечью молвил Егорша. — В кои-то веки было, чтоб жито не взошло.

Тревогу белогостицких мужиков подстегнули худые вести из Ростова. В Диком-де Поле появились огромные орды неведомого люда, коих одни называли «безбожными маовитянами», другие «таурменами», третьи — «татарами», неизвестно откуда пришедшими.

— А может, печенеги вернулись? — предположил один из мужиков.

Слухи, обрастая новыми домыслами, множились с каждым днем.

В Ростов Великий примчали гонцы от южных князей.

— С недобрыми вестями к тебе, князь Василько Константинович. Неведомые иноверцы, числом бессметным, изрубили алан [47] Аланы — осетины. разбили половцев и двинулись к рубежам южной Руси. Половцы, кои остались в живых, прискакали к Половецкому валу [48] Половецкий вал — отгораживал Русь от степи. и запросили помощи.

— А что князья? — спросил Василько.

— Князья обеспокоены. Половцы в ужасе поведали, что неведомых басурман столь велико, что они могут попленить не токмо Русь, но и всю землю, кою Господь создал

— Всю землю? — удивился Василько.

— Так сказывают половцы. Южные князья надумали оказать им помощь и направили к великому князю Владимирскому посольство, кои попросят Юрия Всеволодовича поддержать их своими дружинами.

Гонец от князя Владимирского прибыл в Ростов на другой же день.

— Великий князь повелевает тебе, Василько Константинович, прибыть во Владимир на совет.

Перед угрозой величайшей опасности совет принял довольно странное решение: общерусскую дружину не собирать, а идти в помощь южным князьям… одному ростовскому войску.

17 мая 1223 года Василько отправился в ратный поход — единственный князь от всей северо-западной и северо-восточной Руси, кой возглавил войско в…13 лет.

— На погибель тебя послал Юрий Всеволодович. Даже своего племянника не пощадил, — напрямик осуждающе высказал воевода Воислав Добрынич.

Василько хмуро отмолчался. Хоть дядя жесток и злопамятен, но в подлость его не верилось. Всего скорее он решил приберечь основные силы на случай вторжения на Ростово-Суздальские земли вражьих войск. Хотелось бы на этом предположении, и утвердиться, но умудренный Воислав Добрынич толкует об ином. Ужель он прав? Но так могут поступать лишь самые вероломные люди.

«Пришла неслыханная рать. Их же никто хорошо не знает, кто они и откуда пришли, и какого они племени, и какая вера их», — недоумевал русский летописец, рассказывая о появлении у рубежей Руси нового опасного врага.

Ни Русь, ни Неметчина не ведали о событиях, кои произошли на Востоке. В степях, не известных ни грекам, ни римлянам, ни русичам, скитались орды монголов. Сей народ, как скажет историк, был дикий и рассеянный, питался ловлею зверей, скотоводством и грабежом, и зависел от татар ниучей, кои господствовали на севере Китая; но около половины Х11 века монголы значительно усилились и начали славиться победами. Хан Езукай Багадур, завоевав соседей и, скончав дни свои в цветущих летах, оставил в наследство 13 летнему сыну, Темучину, 40 тысяч подвластным ему данников. Сей отрок, воспитанный в суровых условиях степной жизни, унаследовал от отца его воинственность и жестокость, вскоре удивит весь мир, покорив миллионы людей и сокрушив государства, знаменитые крепкими войсками, цветущими искусствами, науками и мудростью своих древних законодателей.