Замыслов Валерий - Святая Русь - Князь Василько

Василько Константиныч пружинисто спрыгнул с коня и подошел к мужику.

- Ты уж прости меня, оратай, за моих тиунов. Не ведал. Непременно накажу мздоимцев. Отные, как в добрые, старые времена, сам буду после Покрова 123объезжать веси, а там, где не успею, надежных людей к тиунам приставлю.

Мужик низехонько поклонился.

- Всем миром на тебя будем молиться, батюшка князь.

- Ну, а теперь о земле досказывай. Пора или не пора?

- Доскажу, матушка княгиня. По приметам можно сев зачинать. Коль по весне лягушки квакают, комар над головой вьется, береза распускается и черемуха зацветает, то смело бери лукошко и выходи на полюшко. Но у меня есть особая примета. Энто еще от деда моего.

Кирьян вышел на межу, сел наземь, размотал онучи, скинул лапти, поднялся, размашисто перекрестился, ступил босыми ногами на свежую запашку и пошел, сутулясь, погружая крупные ступни в подминавшуюся, рыхлую землю, до конца первой, только что проложенной борозды. Когда вернулся к князю и княгине, довольно молвил:

- Ну, вот теперь самая пора. Ноги не зябнут. Можно всё полюшко орать.

- Занятная у тебя примета. И никогда не подводила?

- Никогда князь. Ни деда, ни отца моего.

- Занятно… Надо бы всем сельским старостам о том поведать… Значит, сегодня допашешь, а завтра с лукошком выйдешь?

- Выйду, князь, как все мужики поля свои вспашут, - крякнув в рыжую бороду, степенно ответил оратай.

- А чего ждать?

- На сев у нас всем миром выходят. Так уж издревле повелось. С заговорами и обрядами. Без оного никак нельзя. Илья пророк или градом ниву побьет, или бороду завяжет.

- Сие зело любопытно, - молвила Мария. - Хочу поглядеть.

- Поглядеть можно, матушка княгиня. Но лучше - в селе, где храм и мужиков побольше.

- А причем тут храм?

- А как же, матушка княгиня? Святого отца по полю катают.

- Священника? - удивилась Мария и повернулась к супругу. - Язычество какое-то. Надо непременно посмотреть. Как ты, Василько?

Со своими просьбами княгиня обращалась не так уж и часто, и князь никогда ей ни в чем не отказывал. Ведал Василько Константинович и о другом: за последние годы Мария стала записывать в свою пергаментную книгу различные народные присловья и обряды.

- Добро, Мария, - молвил Василько и оглянулся на меченошу Славутку, кой переминался у коня и трепал рукой его шелковистую гриву.

- Кто по сей деревне в тиунах ходит?

Тиунами обычно занимался княжеский дворецкий, но Славутка ведал про каждого всю подноготную. 124

- Ушак, княже.

- Ушак? - но он, кажись, у боярина Сутяги служил.

- Он - как птица перелетная. Ищет где потеплей да посытней. Боярыня-то Наталья Никифоровна уж куды как скупа и сварлива. Вот и покинул ее Ушак. Он еще батюшке твоему служил.

- Ужо я потолкую с этим тиуном.

Василько Константинович взметнул на коня и распрощался с оратаем. (Жена его так и простояла смиренно на меже, не проронив ни слова).

- Продолжай с Богом, Кирьян. После Покрова я в вашу деревеньку еще наведаюсь.

- Да уж окажи милость, князь, - с поясным поклоном молвил оратой, и не понятно было: то ли он сказал с радушием, то ли без всякой радости. Но князь и княгиня уже повернули коней.

* * *

Княжий любимец, боярин Неждан Корзун, посоветовал Васильку и Марии выехать на сев в свое вотчинное село Угожи.

-Там у меня и староста отменный и поп лихой.

- Лихой? - подняла свои зеленые, крупные глаза на боярина Мария.

- На охоту с рогатиной ходит, медом зело балуется и попадью свою во хмелю поколачивает.

Сочные губы Марии тронула улыбка.

- И впрямь лихой.

- А староста не мздоимец? - спросил князь.

- Человек праведный. Да ты его ведаешь, княже. Лазутка Скитник.

- Лазутка?.. Тот, что лет пят назад у купца Богданова дочку выкрал?

- Он, княже. Купец его простил, потому и суда твоего княжьего не было. Норовил его в свою дружину взять, но Лазутка отказался. Война, сказывает, приключится, сам приду. Не по душе-де мне без изделья подле господ околачиваться. Либо вновь в ямщики, либо в пахари. Вот и надоумил его пойти старостой. Его отец когда-то в тиунах у Алеши Поповича служил. Мужиков в строгости держал, но три шкуры не драл. Мужики не серчали. Вот и Лазуткой угожане довольны… Богатырь! Чай, помнишь, княже, его в сече с мордвой?

- Помню, - хмуро отозвался Василько Константинович. Не любил он вспоминать то страшное, злое побоище, в коем чуть ли не целиком полегла его молодшая дружина.

Не забыть князю и Лазутку, кой своим лихим поступком бросил дерзкий вызов не только князю, но и всему городу с издревле заведенными устоями. Ждало ямщика суровое наказание, но его спас не только оскорбленный отец беглянки, но и боярин Корзун, кой пришел к Васильку и молвил:

- Прости ямщика, княже. Ведаю, что многие купцы и бояре жаждут нещадно наказать Лазутку, но я ему жизнью обязан.

- Народ простит, а вот господа меня не поймут. Они-то крепко за старину держатся. Ну да приму удар на себя…А кто за ямщика бесчестье будет платить? У него, поди, и единой монеты не найдется. Не забыл «Устав Ярослава?»

Неждан Иваныч замешкал с ответом: с книгами он был не ахти как дружен.

- Не читал, а жаль. «Устав Ярослава» надо каждому боярину ведать. «А еще кто умчит и похитит боярскую дочь, то за сором пять гривен золота».

- Но Олеся - дочь купеческая.

- И о том в «Уставе» сказано. Ежели похитил дочь у добрых людей - за сором пять гривен серебра. Твоему ямщику такая вира не по карману. Лет десять надо извозом заниматься.

- Я за него внесу, княже.

- Внеси, коль жизнью обязан. Но что б Лазутка на всем миру купцу Богданову гривны отдавал. Пусть весь Ростов Великий сего покаяльника увидит.

- Благодарствую, княже.

Василько хоть и на­пускал на себя строгий вид, но в душе своей ему по нраву пришелся Лазутка, кой ради большой любви пошел на отчаянный шаг и преодолел все невзгоды и тяготы, дабы вновь оказаться вместе с Олесей. То не каждому мужчине по плечу.

«А мог ли я пойти на такое»? – невольно подумалось князю.

В юности своей он не испытал пылкой любви. Мария ему просто поглянулась - и не больше. Любовь же стала приходить уже после свадьбы, когда он увидел в супруге не просто привлекательную женщину, а верного, умного и нежного друга, способного на глубокое чувство и самопожертвование.

Васильку никогда не забыть слов Марии, когда он как-то сильно простудился на зимней охоте и так занемог, что лекарь Епишка перепугался и сказал княгине:

- Совсем плох князь. Даже сердце сдает.

Мария семь дней и ночей неотлучно находилась у постели недужного, кой постоянно бредил и метался в жару. Похудевшая и осунувшаяся от длинных бессонных ночей, сама поила его настойками и отварами и всё успокаивала, успокаивала:

- Потерпи, сокол мой. Я с тобой. Скоро ты поправишься любимый.