Замыслов Валерий - Святая Русь - Князь Василько

«Не забуду, - размышлял мурза. – Хан Батый не прощает и малейшего неповиновения. За любую крохотную провинность он отрубает головы даже самым ближним своим приближенным. Свирепость хана Батыя известна каждому правоверному».

Бурундуй не был трусом. Напротив, он считался одним из самых даровитых полководцев грозного Батыя. Он самозабвенно «любил блеск войны, гул и грохот боевых барабанов, хриплый вой боевых труб, призывающих в поход». Сама же битва, гибель людей и жажда добычи пьянили его кровь. Еще в молодости , как отметит известный историк, Бурундуй считался первейшим лучником рода и знал, как такими становятся. Он не помнил, когда отец дал ему первый маленький лук, как не помнил и того часа, когда его впервые оставили одного у гривы коня. Хорошо только запомнился день, в какой Бурундуй убил зазевавшегося у норы детеныша тарбагана, нажарил в костре и съел его нежное жирное мясо, посверкивая глазами на голодных неудачливых ровесников. И день, когда он всех победил в стрельбе из лука на ежегодном родовом празднике, другой великий праздник в том же памятном году, когда стрела Бурундуя догнала всадника-керанта, вошла ему в спину и пронзила сердце.

Он оценил радости степной охоты, новых побед в соперничестве и, посылая в пылу сражений стремительную легкую смерть впереди себя, познал высшее счастье стрелка из лука – глаз и стрела, рука и тетива становятся одним страстным, до предела напряженнымм центром вселенной, властителем расстояния, ветра, времени, цели; сей вожделенный миг он ценил дороже всего на свете и, казалось в ту пору, никогда б ни променял его, подобно иным, на доброе вино или власть над людьми, на самого лучшего сокола или коня, на горсти прозрачных камней или забавы с юной наложницей. Однако небо распорядилось так, что он получил всё это взамен уходящей воинской молодости, а сверх того мудрую, ревнивую и строгую опеку Субудая, чему вот-вот, кажется, должен наступить печальный конец, и капризную волю Бату, конца которой не предвидится, и неизвестность, скоропреходящую, мелкую, сегодняшнюю и великую завтрашнюю, когда он поведет степные войска к далекому западному морю!

Но Бурундуй не забывал и сладкую жизнь. Полководец любил перечитывать знаменитую книгу великого Чингисхана, который в своей «Яссе» сказал: «В чем наслаждение, в чем блаженство монгола? Оно в том, чтобы наступить пятою на горло возмутившихся и непокорных; заставить течь слезы по лицу и носу их; ездить на их тучных, приятно идущих иноходцах; сделать живот и пупок жен их постелью и подстилкою монгола; ласкать рукою, еще теплой от крови и от внутренностей мужей и сыновей их, розовые щечки их и аленькие губки их сосать…».

Бурундуй понимал толк в женщинах. Белотелые, русокосые юные полонянки приводили Бурундуя в неслыханное возбуждение. В своем гареме он держал свыше трехсот прекрасных русских наложниц. Многие из них пытались сопротивляться, но это еще больше возбуждало мурзу, и он овладевал ими силой. Самых же дерзких и неприступных, которые плевали ему в лицо и даже пытались его убить, он отдавал сотне нукеров.

- Насилуйте до тех пор, пока не сдохнут!

В его стане постоянно были и его соплеменницы. Это уже совсем другие женщины – покладистые, услужливые и ко всему привычные. Они, как и мужчины рождаются на телегах и в арбах и вырастают в седле; могут скакать без отдыха несколько дней и спать, сидя верхом на коне. Охотясь круглый год вместе с мужчинами, они ловко кидают аркан и бьют стрелой без промаха. Во время походов они «заведовали верблюдами, вьючными конями и возами, в которых берегли полученную при дележе добычу. Они вместе с пленными доили кобылиц, коров и верблюдиц, а во время стоянок варили в медных котлах пищу.

Маленькие дети, рожденные за время походов, сидели в повозках или в кожаных переметных сумах, иногда по двое, по трое на вьючных конях, а также за спиной ехавших верхом монголок.

Особенно Бурундуй ценил своих соплеменниц за то, что они очень воинственны, и не только метко спускают с лука стрелу, но и отчаянно сражаются на саблях и никогда, без особого приказа, как и воины – мужчины, не поворачивают вспять. Они сами рвутся в бой, и за последние месяцы, когда результат сечи был непредсказуем, Бурундуй неоднократно посылал соплеменниц на урусов.

Сейчас же, привстав на стременах, полководец чутко прислушивался к шуму битвы. Он был в шелковом малиновом чекмене, подбитом соболем. На низколобой голове –белый остроконечный колпак, опушенный красной лисой, на ногах – червленые гутулы 158из верблюжьей замши; сбоку, в зеленых сафьяновых ножнах, висела длинная сабля, с широкой рукоятью, сверкающая алмазами.

Подле Бурундуя сидели на конях могучие тургадуры 159. Один из них держал на руках доспехи полководца – серебристую стальную кольчугу и китайский золотой шлем с бармицей-назатыльником, украшенный наверху крупным драгоценным алмазом; со шлема ниспадали четыре лисьих хвоста. Но Бурундуй облачаться в доспехи не спешил. Пока вовсю наступают правоверные. Слышны их беспрестанные, воинственные крики:

- Уррагах! Уррагах! 160

Бурундуй спокоен: неверные, хоть и ожесточенно сопротивляются, но они будут разбиты. Слишком большой перевес в ордынском войске. Вскоре весь берег Сити будет усеян трупами урусов.

Бурундуй был настолько уверен в своей победе, что пригласил темников в шатер на достархан 161. Проворные слуги, как всегда перед достарханом, переодели своего господина. Теперь мурза восседал на высоко взбитых подушках в белоснежной чалме из тончайшей ткани, усеянной жемчугом и алмазами, в парчовом халате с широким золотым поясом, усыпанном самоцветами, и в красных сафьяновых сапогах с нарядной вязью. Восседал и тянул кальян. 162На толстых циновках и пестрых коврах расселись темники и некоторые из тысячников. Весь обширный шатер увешан струйчатыми цветными материями. Золоченые решетчатые окна шатра были узки и скупо пропускали свет, но в высоких медных светильниках ярко полыхали толстые свечи из бараньего сала.

В зимнем шатре не так уж и тепло.

- Принесите мангал, - приказал Бурундуй.

Слуги кинулись к вьючным животным, а затем втащили в шатер походную жаровню на глинобитной подушке, раздули угли, раскалили мангал, и в шатре стало тепло.

- Достархан! – раздалось новое повеление Бурундуя.

Один из слуг- невольников, с серебряным кольцом в носу, ловким движением накинул на приземистый столик желтую шелковую скатерть, другие же слуги уставили достархан винами и яствами.

Бурундуй отправлял в рот поджаристые лепешки с запеченными кусочками сала и поглядывал на полог шатра, в который, каждые десять минут, входил вестник и докладывал:

- Битва еще не закончена, повелитель. Гяуры не сдаются.