Замыслов Валерий - Святая Русь - Князь Василько

- Кровь не обманешь. Вот таким же Егор был в твои годы. Но ты покрупней, Лазутка. Эк, вымахал!.. А это кто с тобой?

- Жена моя, Олеся.

Олеся молча и смущенно поклонилась кузнецу.

- Наградил же Бог красотой, - довольно крякнул Малей. - Где ж сыскал такую?

- То долгий сказ, Малей Якимыч.

- Что верно, то верно. Айда в избу.

На удивление Лазутки, кузнец не так-то и постарел, хотя и перешагнул уже шестой десяток. Всё такой же крепкий, сухотелый, лишь в черной бороде появилась серебряная паутина.

Подстать Малею была и его жена Прасковья - подвижная, сухопарая, с прямой подбористой фигурой.

Накормив и напоив нежданных гостей, Малей и Прасковья, в ожидании рассказа, уселись на лавку. Слушали, кивали, допрежь с улыбкой, а затем с озабоченными лицами; под конец и вовсе расстроились.

- Вот оно как, - хмуро протянул Малей. - Выходит, без родительского благословения, церковного венчания, да еще беглые. Худо!

- Да уж, - скорбно покачала головой Прасковья. - Неладно всё как-то, не по-людски.

В избе застыла угнетающая тишина; слышно было даже, как стрекочет сверчок под печью.

Олеся съежилась, как подшибленный воробушек, на глазах её выступили слезы.

Затяжным было это тягостное молчание. Малей все свои годы жил по правде и старине, строго придерживаясь дедовских устоев. То, что сделал Лазутка - грех, а то, что Олеся - грех вдвойне. Дочери ослушаться отца и матери, сбежать из отчего дома - неслыханный позор для родителей. На старозаветной Руси такого не прощают.

- Надо покаяться, доченька - и домой, - сердобольно молвила Прасковья. - Тятенька с маменькой пожурят, пожурят да и простят. Все же - дите родное. Родительское сердце отходчиво.

Олеся подняла заплаканные глаза на Лазутку.

- Что делать-то будем, любый?

Лазутка положил обе ладони на плечи Олеси и долго, долго смотрел в её печальные глаза, а она - в его, такие влюбленные и родные.

- Сама решай, лебедушка... Что сердце твое подскажет, так и будет.

- Сердце? - грустно улыбнулась Олеся. - Сердце давно уже с тобой, любый мой. Как ни жаль мне тятеньку и маменьку, но я уже обет себе дала. Хоть на край света, но с тобой.

- Да как же так, доченька? Грех-то какой, - тяжко вздохнула Прасковья. - Домой все-таки надо. Домой!

- Погоди, мать, - вмешался, наконец, в разговор Малей. - Любовь-то, вишь, всякие устои рушит. Оставайтесь и живите с Богом.

- Да ить грешно, - не отступалась Прасковья.

- И первый человек греха не миновал, и последний не избудет. Каждый ведает: один Бог без греха... Живите, сказываю, и чтоб никаких попреков, Прасковья, а то ты меня ведаешь.

- Живите, - покорно кивнула Прасковья.

Г л а в а 9

ДВА НАДЕЖНЫХ ЩИТА

Чем старше становился князь Василько Константинович, тем все чаще он посещал богатейшую книжницу, коя, еще со времен Константина находилась в Григорьевском Затворе - каменном монастыре. В княжьем деревянном тереме много книг хранить опасно: пожар может приключиться в любой час, и сколь уже лютых пожаров было только на последнем веку Ростова Великого!

За крепкими же каменными стенами книгам надежней и покойней.

Вкупе с Васильком приходила в библиотеку и Мария, куда её влекло, чуть ли не каждый день. Василько не переставал удивляться: супруга одержима книгами, она, совсем еще молодая женщина, готова, как старая келейница, сидеть за древними рукописями день и ночь. Не знавал еще таких женщин на Руси князь Василько, не знавал и тем больше любил и ценил Марию.

- Ты послушай, мой милый супруг, что в сей рукописи сказано.

Василько подсел к Марии, мягко улыбнулся.

- Слушаю, милая женушка.

Княгиня придвинула бронзовый подсвечник к рукописи и неторопливо прочла: «Прошли те благословенные времена, когда государи наши не собирали имения, а воевали за отечество, покоряя чуждые земли; не угнетали людей налогами и довольствовались одними справедливыми вирами, отдавая и те своим воинам на оружье. Боярин не твердил государю: «мне мало двухсот гривен», а кормился жалованьем и говорил товарищам: «станем за князя, станем за землю Русскую!». Тогда жены боярские носили не златые, а просто серебряные кольца. Ныне другие времена!» Нет, каково сказано!

- Золотые слова. Воистину: «другие времена». Далеко не те стали русские князья, а бояре - и того хуже. Один наш Борис Сутяга чего стоит. На Отечество ему - наплевать. Случись любая война, хворым прикинется. А коль все же пойдет, великой казны затребует и новых владений, скряга! Он и с камня лыки дерет. За злато и серебро готов дьяволу служить. Где уж такому о Руси заботиться?

- Худой он человек, Василько. Чу, до сей поры сносится с Ярославом. Боярин Воислав Добрынич его зело не любит.

- Да его и другие-то бояре не шибко в гости привечают, - усмехнулся Всилько.

- Остерегайся его. От Сутяги любой пакости можно ожидать.

- Не хочу здесь о нем толковать, - нахмурился Василько. - Давай-ка еще в книги заглянем.

Князь достал с полки одну из толстых тяжелых рукописей, облаченную в доски с позеленевшими медными застежками, раскрыл пожелтевшую пергаментную страницу, отмеченную закладкой, и молвил:

- Люблю о Святославе Игоревиче честь. Вот то был полководец!

Мария задумчиво, напрягая память, прошлась по книгохранилищу, затем остановилась и четко, безошибочно произнесла:

«В лето шесть тысяч четыреста семьдесят второе 88, когда князь Святослав вырос и возмужал, начал он воев собирать многих и храбрых; ходя легко, как барс, вел он многие войны. В походах не возил он за собой обозов, ни котлов, не варил мяса, но тонко нарезав конину ли, или зверину, или говядину, жарил её на углях и ел. Не имел он походного шатра, но спал на конском потнике, положивши седло под голову. Таковы были и другие его вои. Перед началом похода он посылал послов к странам, говоря: «Хочу идти на вас». Перед сечей Святослав всегда говорил дружине: «Либо победим, либо ляжем костьми, но не отступим и не посрамим земли русской, а мертвые сраму не имут». Он был настоящий полководец.

Мария повергла Василька в очередное изумление.

- Никогда не видел, чтоб ты держала в руках сию книгу. Мария, Бог ты мой!

Княгиня тихонько рассмеялась.

- Держала, и не раз. В Чернигове.

- Однако ж память у тебя. Восхищаюсь тобой, Мария. И как токмо тебе удается запоминать?

- Сама не знаю... Но самые яркие места рукописи у меня всегда остаются в голове.

Мария встала на стулец и потянулась за одной из книг. Темно-вишневый летник плотно обтянул округлившийся живот.

Василько тотчас подскочил к супруге и снял её со стульца. Мария застыла в теплых объятиях князя.

- Опять не бережешь себя, женушка ненаглядная. В каждой книге едва ли не полпуда. Ну, зачем же так?

Первая беременность Марии оказалась неудачной: случился выкидыш. И княгиня, и Василько очень переживали: первым младенцем, как и предрекала Мария, был сын, коего так ждал князь.