Замыслов Валерий - Святая Русь - Князь Василько

Своим именем Сутяга был доволен: всё ж назвали в честь святого, но покойного отца он вспоминал с неприязнью. Подлого звания, сапожник. Да еще с такой неблагозвучной кличкой Сутяга. Тьфу!

Мать умерла вскоре за отцом. Не повезло и братику: моровая язва прибрала. Вот что значит голь перекатная. Кому жить, а кому гнить. Бог-то токмо богатых бережет.

В покои вошла дочь Дорофея - приземистая, округлая, как кадушка, с тыквенным, широконосым лицом.

Сутяга вздохнул: не наградил Господь красотой Дорофею. Уж двадцать пятый годок, и никто еще к ней не сватался. Не горе ли для отца?

- Чего тебе, Дорофея?

- Как чего?.. Обещал приглядеть кого-нибудь на пиру-то. Чай, и бояричи, и княжьи дружинники были. Неуж никого в гости не позвал?

Сутяга вновь вздохнул:

- Потерпи, дочка. Сыщется и для тебя добрый жених.

- Да когда, батюшка? Сколь же мне в перестарках-то ходить?

По свекольным щекам Дорофеи покатились слезы. К дочери подошла мать и с укором глянула на супруга.

- И впрямь, батюшка. Засиделась в девках наша Дорофеюшка. Чай, не простолюдина дочь, а знатного боярина. Уж ты бы порадел, государь мой. Одна у нас ненаглядная доченька.

И тоже заревела.

- Ну буде, буде! - прикрикнул Сутяга. - Ступайте на свою половину.

Жена и дочь покорно поклонились и ушли с горестными глазами, а боярин повелел кликнуть тиуна Ушакака.

- Разыщи-ка мне мамку.

Вскоре в ложеницу вошла худая, костистая старуха; вся в темном облачении, как монашка, лицо строгое, постное.

- Звал, голубь мой? Уж как тебя в хоромах нет, так мне худо становится. Всё пужаюсь, как бы чего не приключилось.

- Упаси Бог, Фетинья.

Уже много лет живет в боярских хоромах Фетинья, а как родилась Дорофея, стала ей мамкой, но особой любви к ней не испытывала, оставаясь бесконечно преданной своему «Борисыньке».

- Садись подле меня, мамка... В лесах-то давно не бывала?

- Давно, голуба мой. Аль нужда в том есть? Так я мигом.

- А ноги-то бегают? Почитай, шестой десяток разменяла.

- Эка... Стар дуб, да корень свеж. Ишо побегаю.

Фетинья впилась зоркими глазами в лицо боярина и облегченно вздохнула.

- А я-то уж напужалась - не прихворнул ли, мой голуба. Кажись, Бог миловал.

- Миловал, Фетинья. Но травка надобна.

- Ты уж прости, боярин. Не для мужской ли силы? Есть такие коренья: ятрышник, заманиха, цветы барвинки малой... Так я насбираю, голуба. Как молодой жених будешь.

- Не о том снадобье речь, Фетинья... А впрочем, - боярин, как бы нехотя бросил, кашлянув в кулак. - Коль ненароком попадутся - прихвати. Мне другие корешки надобны... Зелье, отравное зелье, Фетинья.

Старуха разом поднялась с лавки, лицо ее побледнело.

- Аль что худое с собой надумал содеять, голуба?

- Не ведал, что у тебя голова куриная... Да ты не серчай, не поджимай губы... Признаюсь: для худого человека надобно, коего невзлюбил люто. Да и он меня рад бы на тот свет отправить.

- Змий треклятый! Да как он смел на тебя, голуба, такое замыслить?! Змий! - зло вскинулась старуха. - Да кто этот лиходей?

- Есть такой, сын вражий, но имя его не поведаю... Так сыщешь ли такого зелья, мамка?

- Завтра же соберусь, токмо не в леса, а на болота. Будет у тебя зелье, голуба. Будет!

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Г л а в а в 1

КОЕГО И РУСЬ НЕ ВЕДАЛА

Лазутка вскинул под самый потолок ребенка, весело молвил:

- Крепким расти, Никитка. В батьку!

- Не напугай сына, Лазутка, - сидя на лавке, счастливо молвила Олеся.

Радость переполняла ее сердце. Лазутка оказался прав: всё-то хорошо будет в Угличе. Так и вышло. Приняли их в дом добрые люди, ни в чем больше не попрекнули. Кузнец Малей Якимыч, хоть и казался с виду суровым человеком, но душа у него была добрая и отзывчивая. А жена Прасковья и вовсе стала для Олеси второй матерью. И Никитушку сразу приняла, и полюбила.

Добрая жизнь пока шла у кузнеца Малея. Изба его просторная, высокая (на подызбице), с горенкой и летней повалушой. За избой был огород с садом.Проворная, скорая на ногу Олеся, то обихаживала грядки, то управлялась по избе, то бегала за водой на колодезь.

Прасковья не нарадовалась: приделистой, работящей оказалась Олеся, и не скажешь, что купеческая дочь. Об отце и матери старалась не вспоминать: зачем ранить девичье сердце, коль ей Лазутка оказался милее.

А Лазутка пришелся явно ко двору. Малей, обычно скупой на похвалу, и то как-то обронил:

- Зело толковый у меня подручный, Прасковья. Его хоть сейчас в кузнецы ставь. Смекалистый коваль! А главное, работает с душой.

А как-то племянник и вовсе удивил. Малей, усевшись на груду железа, озабоченно молвил:

- Руда кончается. Надо кричникам кланяться.

- Была нужда, - хмыкнул Лазутка.- Сами добудем.

- Добыть можно, а варить?

- Сварим, дядя Малей. Какой разговор.

Кузнец поправил сыромятный ремешок, перехватывающий на закопченном лбу седые пряди волос, и изумленно глянул на племянника.

- А ты что и крицу варить можешь?

- Так, ить, на селе в ковалях ходил. За рудой к кричникам не набегаешься. Да и большие деньги заламывают. На селе кузнец всё делает сам - и мечи, и копья, и сохи кует. Сам же и руду добывает, и крицу варит.… Болота с рудой ведаешь?

- Да как кузнецу не ведать. И челн найдется.

- Вот и добро, Якимыч. С утречка и тронемся.

Волгой плыли версты три, а затем Малей протянул вправо руку и показал на узкую речонку.

- До болот доведет.

А где-то через полчаса Малей изронил:

- А теперь греби на протоку.

Вскоре Лазутка выпрыгнул на берег и потянул на себя челн.

- Глянь, сколь мху и кочкарника. Вот здесь наши кричники и добывают руду.

Заболоченная луговина тянулась до самого леса на добрую версту. Всюду виднелись ямы с набросанными вокруг их кучами бурой земли.

С двумя бадьями и заступами, в длинных бахилах, 93мужики пошли вглубь луга. Лазутка дотошно осматривал каждую груду и, наконец, определился, остановившись подле глубокой и довольно обширной ямы с обвалившимися краями. Малей присел и опустил заступ, кой окунулся в воду едва ли не до половины держака.

- Ну и выбрал же ты яму. Вода урчит и булькает и пузырями исходит, да и дно вязкое. Как бы зыбун не засосал, - озабоченно молвил кузнец.

- Это такого-то дылду? - сверкнул белыми, крепкими зубами Лазутка. - И яма добрая и руда здесь отменная.

Лазутка спустился в яму и принялся выкидывать куски ржавой маслянистой грязи.

- Примай, дядюшка. Набивай бадьи!

Кузнец помял руками куски и довольно крякнул: руда и впрямь отменная.

После полудня, загрузив челн рудой, кузнецы покинули ржавое, мшистое болото и поплыли к Угличу. Лазутка сидел на корме и греб веслом, а Малей был на носу и удовлетворенно скреб пятерней бороду. Молодец, Лазутка, теперь руды, почитай, до зазимья хватит. Живи - не горюй… Правда, без кричника всё равно не обойтись.