Валерий Замыслов - Иван Сусанин

Иванка, как будто не замечая всадника, порылся в котоме и зашагал дальше, жуя ломать хлеба.

— А ну постой!.. Куда путь держишь?

— К храму на паперть, мил человек.

Ох, как сгодилась Иванке убогая, сирая одежонка.

— Чего свой дырявый колпак на глаза напялил? Ну-ка сними с башки!

Иванка снял, поклонился.

— Не подашь ли Христа ради, мил человек?

— Еще чего. Тебе, жердяю, надо бы клади с судов таскать, а не милостыней христарадничать. Ступай прочь, голь перекатная!

Иванка вновь поклонился и направился к храму Николы. Вот тебе и не ждут барина. Еще как поджидают! Как пошел к тыну рослый человек, тотчас решили проверять. Выходит, Грязной все приметы воеводы выложил. Добро еще, что этот вершник не был вкупе с Грязным в Ростове, а то бы и ему, Иванке, от лиха ней уйти.

Обескураженный Гришка отправился к паперти церкви.

С тяжелым сердцем выслушал воевода Иванку и Гришку. Повидаться с отцом ему не удастся. Сыскные люди схватят его у ворот родного дома и отвезут к Малюте. Тот же, выполняя приказ Ивана Грозного, вздернет его на дыбе, а затем придумает вид казни. Хотя, ее придумывает сам царь. Кого живьем на сковороде зажарит, кого в кипяток бросит, а кого и на кол посадит. На кол — самая жуткая казнь. Но бывает кому-то и повезет. Голову с плеч — и вся недолга. Тут смерти и не почуешь.

— Худо дело, барин, — кисло протянул Гришка. — скрываться надо.

— Скрываться?.. Может, в Дикое Поле подскажешь сойти?

— А чего, барин? Уж лучше в Дикое Поле, чем в руки Малюты. Жисть-та дороже.

— А ты чего, Иванка, скажешь?

— Думаю, воевода.

Мертвая тишина зависла в Гришкиной избе. Длительное молчание прервал Сеитов.

— Думай, не думай, содруги, но ничего доброго измыслить мы не сможем. Судьбу не изменишь. Пойду с отцом прощаться.

— Да как же так, барин? К черту на рога!

— Надо, Гриша. Не увижу умирающего отца — даже Бог не простит. А сие хуже смерти.

— Все бы так, воевода. Но тебя царевы доглядчики даже в дом не пустят.

— Пустят. Они, чай, не нехристи. А далее пусть в застенок ведут.

Третьяк Федорович (сидел в одной посконной рубахе) поднялся с лавки и принялся облачаться в свой нищенский «наряд».

— Я пойду с тобой, воевода, — твердо высказал Иванка.

— Нет, друже. На сей раз я тебя не возьму… И не увещевай! Да и ты, Гриша, шапку не напяливай. Ты ж, Иванка, делай так, как я тебе советовал. Меня ж не поминайте лихом. Моя вина — мне одному и ответ держать, а вам дай Бог долгой жизни. Давайте прощаться.

Иванка помрачнел. Сеитов уходил на верную погибель.

— А может, еще не все потеряно, Третьяк Федорыч. Может…

— Не увещевай, сказал! И не вздумай за мной идти. Прощайте, други.

Сеитов вышел из избы, а Иванка с досадой стукнул по столу кулаком.

— Ну, куда же он!

— Редкостный человек твой барин. Другие ни мать, ни отца и в грош не ставят. Наслушался я о таких на Москве. Уж так жаль твоего барина, но чем помочь?

— Помочь?.. Мыслишка втемяшилась. Слышь, Гриша, мы сможем опередить воеводу? Надо ране его к хоромам подойти. Сможем?

— Проще пареной репы. Через переулочки да закоулочки. Но кой прок?

— Бежим, Гриша. Дорогой растолкую.

Васька Грязной ведал: воевода Сеитов всенепременно постарается побывать у недужного отца. Уж такая натура у Третьяка. Свой сыновний долг он, во что бы то ни стало, исполнит, а посему надо поджидать его у родительских хором.

Начальник Сыскного приказа Дмитрий Годунов выделил Ваське шестерых доглядчиков. Не мог не выделить: царь страсть как разгневался на Сеитова и приказал лично доставить его в свои государевы покои. Правда, Дмитрий Годунов оставался в недоумении.

Малюта же не раскрыл тайны, иначе бы ему (коль царь изведает, что всё дело с Сеитовым он подстроил) головы не сносить.

Васька же при разговоре с государем допрежь всего доложил Ивану Васильевичу о результатах сыска во владычных землях опального архиерея Давыда. Царь хмуро выслушал, а после молвил:

— Хитро тянул в свою мошну сей нечестивый пастырь. Сидеть ему в монастырской келье до скончания живота своего.

Затем Иван Васильевич как бы ненароком вопросил:

— А как там, на Ростове воевода мне служит?

«Вот оно! — радостно подумалось Ваське. — Самая пора намекнуть».

— Во всех делах строг, великий государь. Неустанно о Ростове печется.

— Добро…Поди, жену себе подыскал?

— Пока холостяком живет… Никак еще не нагулялся… С сенными девками тешится. Великий на блуд охотник.

Лицо царя исказила злобная гримаса.

— Блуден? Да так ли, Васька?

— Своими глазами зрел, великий государь. При всем честном народе с девкой в прелюбах был. Хоть бы людей постыдился. Похотень!

Васька выболтал, что давно вертелось на языке, и испугался разгневанному лицу царя. Оно стало таким яростным, как будто Васька доложил государю о каком-то важном, сверх необычном «изменным» деле.

Царь выхватил плетку и в необузданном бешенстве принялся стегать Ваську.

Грязной, прикрывая ладонями лицо, рухнул на колени:

— За какие грехи, великий Государь? В чем моя вина?

И только тут царь опамятовался.

— Рожа твоя корявая не приглянулась. Терпеть не могу щербатые рожи. Прочь с глаз моих!

Васька хоть и оказался побит, но довольства своего не скрывал. Будет теперь на орехи этому гордецу Сеитову. Пожалел казны, так теперь живота лишишься, хе-хе. Царь придумает, за что тебе в опале быть. Дмитрий Годунов повелел сыскным людям доставить воеводу в личные покои государя. Прощайся с жизнью, Сеитов!

Но тут Ваську охватил испуг. В покоях государя Третьяк поведает Ивану Васильевичу о наущении Малюты, и тогда всё пойдет прахом. Царь весьма щепетилен в своем мужеложстве. Он всячески скрывал прелюбы с Федькой Басмановым. И Ваську, и Малюту ожидает неминучая погибель. Господи! Зачем надо было вякать о грешках Сеитова?! И как ныне шкуру свою спасти?

Долго размышлял Грязной, и тут его осенило. Подсобят все те же Годуновы. Борис Федорович (хитер же, бестия!) недавно подольстился к всесильному Малюте и женился на его дочери Марии. Борис Годунов не пожелает падения Григория Лукьяныча, да и начальник Сыскного приказа будет того же воззрения. Кому не хочется подле трона ходить? Но допрежь надо идти к Малюте.

«Тайная вечеря» состоялась в хоромах Дмитрия Годунова. Решили: Третьяка Сеитова к царю не доставлять. Сеитов должен погибнуть, но сотворить дело так, дабы комар носу не подточил. Число сыскных людей на Москве умножилось [156] Рассказом о «деле Третьяка Сеитова» послужил подлинный исторический факт. .

Успокоился Васька.

На Москву еще с утра навалилась ненастье. Небо нахмурилось, затянулось свинцовыми тучами, а затем посеял надоедный бисерный дождь.