Валерий Замыслов - Иван Сусанин

— Едет! — наконец, звонко крикнул паренек, примостившийся на сучке высокого вяза.

И тотчас дали знак звонарю, кой напряженно застыл на колокольне храма Вознесения.

Многоликая толпа колыхнулась. Вперед выдвинулись церковнослужители с иконами и хоругвями, приказчик Ширяй, и зажиточные мужики с хлебом и солью.

Праздничным перезвоном грянули колокола. Толпа подалась встречу княжьему поезду.

На улице — летняя благодать. Тепло, солнечно, легкокрылый ветерок слегка треплет мужичьи бороды.

А вот и «сам» показался. Тридцатидвухлетний Курбский восседал на стройном белом коне, покрытом красивейшим, цветастым ковром-попоной. На князе легкий малиновый кафтан, изящно расшитый шелками, золотом и серебром; шею обрамлял стоячий козырь-ожерелье из атласной ткани, низанной жемчугами; на голове — высокая алая шапка, отороченная соболем и усыпанная лазоревыми яхонтами. Лицо слегка продолговатое, опушенное русой, кучерявой бородкой. Серые глаза властные, горделивые.

Перед самой толпой, когда церковнослужители запели «аллилуйю» [43] Аллилуйя — молитвенный хвалебный возглас в богослужениях иудейской и христианской религий. Андрей Михайлович молодцевато сошел с коня. Придерживая левой рукой саблю в драгоценных сафьяновых ножнах, ступил под благословение священника.

Затем Андрей Михайлович откушал «хлеба-соли» и вновь легко, пружинисто вскинул свое ловкое сильное тело в богатое седло с серебряными луками.

Приказчик Ширяй взмахнул рукой, и мужики громогласно закричали:

— Слава, воеводе!

— Слава!

— Слава!

Курбский приосанился. Вот она всенародная любовь. Сколь громких побед он одержал над ворогами. Ныне он самый блестящий воевода на Руси. Слава о нем по всем городам и весям прокатилась.

Неторопко переждав ликующие кличи, Андрей Михайлович поднял руку и произнес:

— Благодарствую, мужики. Пришлось потрудиться во славу Отечества. А как вы тут барщину и оброки несли?

К князю кинулся, было, Ширяй, но Курбский остановил его движением руки.

— Не к тебе слово мое, приказчик. От народа жду ответа. Истинную правду сказывайте, мужики.

Перед князем оказался Слота, уважаемый селом человек. Поклонился и степенно молвил:

— Все твои нивы, князь и боярин, добротно засеяны. Оброки справно несем, в долгах не ходим. Всё, про каждого мужика, в оброчной книге записано.

— А как приказчик? Не было ли от него миру пагубы? Смело сказывай! Ничего не таи.

— Село — не Москва, князь и боярин. Здесь всяк человечишко на виду. Нынешний приказчик никого не притеснял. Слово держит.

Слота покосился на мужиков, и ухмылка загуляла на его лице.

— Свиней-то пасти ему — срамотища.

Курбский рассмеялся, а затем и мужики грянули от смеха. Ай да Слота! Смел, однако. На всем миру вякнул. Ширяй может припомнить сей глум, ударить исподтишка.

— Ну что ж, благодарствую, мужики, за радение. А вечером, после изделья, всех зову на княжеский двор. Не грех и чарочкой нашу встречу отметить.

В воздух полетели мужичьи колпаки и шапки. Как тут не взыграться русской душе?!

— Слава!

— Слава, князю!

Вечером на княжеский двор пришли только одни парни и мужики. Женщинам (строг обычай!) на пиры ходить не дозволялось.

Для Иванки всё было в диковинку: и торжественная встреча князя, и его, сверкающий золотом, серебром и жемчугами наряд, и его повадка толковать с народом, и его многочисленная свита, облаченная в яркие, цветные кафтаны.

Да вот и само застолье с богатым угощением могло Иванке только во сне погрезиться. Каких только яств и питий на столах не было! И для кого? Для людишек подлого звания, смердов! И впрямь диковинный князь.

А князь, тем временем, оставшись в одной белой рубахе, расшитой по косому вороту и подолу серебряными травами, сидел за столом с собинным другом Василием Темккиным-Ростовским.

Потягивали фряжское [44] Фряжское — дорогое итальянское вино. вино из золотых кубков, закусывали и тихо беседовали.

— Улежно у тебя в вотчине, Андрей Михайлович. Всюду бы так.

— Пока, слава Богу, грех жаловаться. Да и у тебя, поди, Василий Юрьевич, в ростовской вотчине урядливо.

— Был на Москве приказчик. Ничего худого не сказывал.

— А всё от чего? Мы — знатные люди, потомки удельных князей. У нас испокон веков крестьянин на земле сидел, ведая, что не обнищает и с сумой Христа ради не пойдет.

Андрей Михайлович давно водил дружбу с Темкиным-Ростовским. Родовитый! Княжеский род происходил от князя Ивана Ивановича Ростовского — потомка Рюрика в девятнадцатом колен — по прозвищу Темка, отменного воеводы погибшего в сече с литовцами на Днепре в 1516 году. Сын его, Юрий Иванович, сидел ныне воеводой в самой Казани. То ль не почетное назначение?

— От удельных не пойдет, — кивнул Василий Юрьевич.

— А царь наш, — понизив голос и оглянувшись на дверь, позади коей наверняка находился доверенный холоп Васька Шибанов, сторожко заговорил Андрей Михайлович, — под корень надумал все бывшие уделы порушить. Они ему, как кость в горле.

Смелые, дерзкие слова произнес Курбский, но Темкина он не опасался: тот, как и Андрей Михайлович, давно уже недоволен начавшимися преобразованиями царя.

— Истинно. Когда это было, что бывшие слуги удельных князей, худородные дворянишки, заносятся в «Избранную тысячу» лучших людей государства.

— И не только заносятся, Василий Юрьевич, но и получают высшие чины в новых приказах, оттесняя высокие роды. Посольский дьяк, Разрядный дьяк [45] Разрядный дьяк — возглавлял приказ, занимавшийся военными делами страны. , дьяк приказа Тайных дел… Царь называет их «Думными» людьми, и те уже заседают в Боярской думе, поучают нас, как делами управлять. То ль не оскорбительно? Чует сердце: еще год-два — и царь начнет избавляться от бояр.

— Он уже сейчас во всем полагается на дворянское войско. Но где земель на такую ораву набраться?

— Наши уделы начнет зорить. Уделы! Князей — псу под хвост, а земли их — дворянишкам.

— Да неужели может такое статься, Андрей Михайлович?

— Еще как может, Василий Юрьевич. Ты еще не ведаешь, что взбрело в голову царя Ивана. Создать кроме земщины — опричнину. Да, да! Так она и будет называться.

— Да в чем суть ее?

— А в том, Василий Юрьевич, что вся опричная земля целиком будет принадлежать худородным людишкам. Войдут в нее и Ярославские и Ростовские уделы.

— А коль мы того не захотим, Андрей Михайлович? Земли наши от дедов и прадедов.

— А плевать царю! — вскипел Курбский. — Плевать ему на удельную Русь и стародавние порядки. Коль добром вотчину не отдашь, опричники тебя метлой выметут, а того хуже — и голову под саблю.