Валерий Замыслов - Град Ярославль

— За одни харчи стану вкалывать. В обиде не будешь.

— А чего меня облюбовал?

— Мужики толкуют: не скряга и нравом не лют. На слободе тебя уважают. Возьми, Анисим Васильич, а коль чем не угожу, прогонишь со двора.

Взял, и не промахнулся в Нелидке. Но в Голодные годы пришлось с ним расстаться: не ведал, как семью прокормить…

— А скажи, Нелидка, как Бог тебя уберег, когда от меня ушел?

— В Дикое Поле подался. Долго сказывать про всякие мытарства, но все же добрел. На Дону к казакам пристал. Чаял, там манна с небес падает, но верховые казаки жили впроголодь.

— Вот те на. Да там же земля не чета нашей. Чернозем!

— Так и есть, Анисим Васильич. Воткни оглоблю — вырастет телега. Но мужика с сохой на жирные донские земли не допускают, а того, кто зачнет пашню орать, плетьми насмерть забьют. Странные люди эти казаки: голодают, а за соху не берутся. Пришлось на Низ идти, где богатеи осели. Угодил к станичному атаману Ивану Заруцкому. Но у него и недели не прожил. Суров нравом и рука тяжелая. До полусмерти меня отдубасил.

— За что?

— Да, почитай, ни за что. Один из коней на баз выскочил, через плетень перемахнул — и в степь умчал. А я в тот миг из конюшни вышел и пошел с бадейкой к колодцу, дабы воды лошадям в кадь наносить. Нагайкой стегал меня атаман Заруцкий. Мекал, не очухаюсь, но Господь оградил. Едва оклемался, как Заруцкий меня на конюшню отослал. «Убирай навоз, быдло. И чтоб малой соринки не было!».

— Так быдлом и назвал? — удивился Анисим.

— Богатеи Дона всех беглых так именуют… Той же ночью бежал я от Заруцкого. Норовил, более доброго казака отыскать, но раздумал: Заруцкий на Дону известный человек, пронюхает — башку саблей смахнет. Уж лучше подальше от греха. На Волгу подался. В Царев-Борисове к одному купцу в судовые ярыжки подрядился. И где только не побывал — и в Казани, и в Астрахани, и в других городах.

— Купец не обижал?

— Мужик крутой, но кулаки не распускал и на харчи не скупился.

— Чем же не угодил?

— На купца грешно пенять. Я, ить, Анисим Васильич, всю жизнь в Ярославле обретался. Часто во сне мне город грезился. По родине и кости плачут. На погосте отец с матерью покоятся. Вот и вернулся вспять.

— На купца не сетуешь, Нелидка, а пришел от него в лохмотьях.

— Купец тут не причем. В Нижнем забрел я в кабак, дабы бражки хватить, и вдруг знакомца из Ярославля увидел. Когда-то в одной слободе жили. Возрадовался, сулейку водки поставил. Да так разговорились, что я и про купецкий струг запамятовал. Прибежал на брег, а судно как ветром сдуло. Огоревал, а знакомец мой успокаивает: не тужи, Нелидка, купцов на Руси, слава Богу, хватает. К себе на ночлег кликнул. А избенка его полна меж двор скитальцев. Буйная братия, все на подгуле. Каким-то вином на семи травах меня напоили. Сказывали: винцо пользительное, от всех недугов. Утром проснулся — ни денег, ни одежды, почитай, один крест на гайтане болтается. В избе ни души. От Нижнего с каликами шел, побирался Христа ради. Вот и весь сказ, Анисим Васильич.

— Да, Нелидка, помотала тебя жизнь… Винцо-то, чу, уважаешь?

— А кто винцо не уважает? Курица и вся три копейки — и та пьет. Но ты во мне не сумлевайся. Меру свою знаю, николи под забором валяться не буду.

— Ране не валялся.

Нелидка за все четыре года у Анисима зельем не злоупотреблял, чем и пришелся по нраву хозяину. Совсем же не пьющих на Руси, кажись, и не было. На такого смотрели как на прокаженного. Ведь еще издревле великий князь Владимир Красно Солнышко воскликнул: «На Руси веселье — винцо пити, и другому не быти». Вот и загорелась душа до винного ковша. Особенно почетным слыло, когда винцо тебе поднесет князь, боярин или твой хозяин. Тут уж, дабы уважить, пьешь до донышка, даже если тебе корчагу вина пожалуют.

— По рукам, Нелидка, — наконец произнес Анисим.

С двумя работниками дела у Анисима пошли в гору. И скотины на дворе прибавилось, и баньку подновили, и новым тыном двор опоясали. Анисим похвалил не только Нелидку, но и родича:

— Руки у тебя золотые. Хоть топором стучать, хоть лошадь подковать. Никак, в деревне своей поднаторел?

— А в деревне без того нельзя, дядя Анисим. Каждый мужик не только за сохой может ходить. Деревня всякому делу научит.

— Вот и я о том… Может, и амбар срубим? Без амбара нам ныне никак нельзя.

— Вестимо, дядя.

Амбар на Руси (после избы и терема) — и для мужика, и для купца, и для боярина — самая необходимая постройка. В нем будут храниться зерно и мука. Хлеб — русская святыня, ибо он всему голова и кормилец.

Первушка уже ведал: рубить надо амбар с большим умением. (Отец его, Тимофей, был искусным плотником, а любознательный Первушка многое от него перенял). Малейшая погрешность — и жито пропадет. Тогда клади зубы на полку. Без ума проколотишься, а без хлеба не проживешь.

Перед тем, как возводить амбар, Анисим все же учинил Первушке тщательную проверку.

— Житницы ране рубил?

— Доводилось.

— И какой она должна быть?

— Обижаешь, дядя, — нахмурился Первушка.

— Ты уж не серчай, племяш, но у меня в амбаре будет хлеб лежать, а не кадушка с грибами. Хлеб! А я не шибко в плотницких делах кумекаю. Уж поведай мне, Христа ради.

— Хитришь, поди, дядя. Ну да Бог с тобой… Дабы лучше хлеб сохранить, житница должна быть холодной, сухой и хорошо проветриваемой.

— Так-так. Поближе к саду будешь ставить, чтоб подальше от глаз воровских?

— Зачем же подле сада? Тогда прохлады в житнице не будет. Ставить надо на открытом месте, дверями и оконцами на север.

— Ишь ты, — крутанул головой Анисим. — А насчет сухого амбара мне горевать не надо. Лес мы еще с зимы заготовили, давно ошкурили и высушили. Осталось напилить по размеру, вырубить пазы и складывать венец к венцу.

— И всё? — хитровато прищурился на дядю Первушка.

— И всё.

— Ну и пропал твой хлеб, Анисим Васильич. В три месяца отсыреет.

— Да ну! — простодушно уставился на сыновца Анисим.

— Вот те и ну, — усмехнулся племянник. — Амбар надо приподнять на два аршина над землей, и учинить всё так, чтобы хлеб в сусеках, упаси Бог, не касался наружных стен. Вот тогда он будет лежать в сухости.

— Ишь ты. А я и не ведал.

Анисиму и в самом деле никогда не приходилось ставить амбары.

После того, как срубили амбар и обмыли его, дабы стоял века, Анисим спросил:

— Торговать вкупе станешь?

Первушка не замедлил с ответом:

— Не серчай, дядя. Не тянет меня к торговле. Уж лучше топором рубить или молотом в кузне грохать. Ну, не рожден я торговым человеком. Ты уж не серчай. Другим издельем помышляю заняться.

— Да уж нутром чую, не влечет тебя торговля. Над издельем же я покумекаю.