Валерий Замыслов - Град Ярославль

Вскоре Самозванец неожиданно появился под самой столицей, остановившись в селе Тушине, в пятнадцати верстах от Москвы. Здесь, на высотах между реками Москвой и Сходней, гетман Ружинский принялся возводить укрепленный лагерь, вокруг которого были выкопаны рвы и насыпаны земляные валы. А к унизительному прозвищу «царика» добавилось прозвище «Тушинский Вор». Войско Самозванца уже выросло до пятидесяти тысяч человек, ключевую часть которых составляли польско-литовские шляхетские отряды, ударной силой коих являлись польские гусары и пятигорцы.

Натиск панцирной конницы был сокрушительным для легковооруженных дворянских отрядов, не привыкших воевать в плотных боевых порядках. Русских же тушинцев иноземцы использовали для сторожевой и гарнизонной службы, при обозах, а дворян и стрельцов просто включали в свои отряды, где они обычно играли вспомогательную роль. Из русских сторонников Самозванца были только донские казаки под началом атамана Заруцкого.

Василий Шуйский предпринял новую отчаянную попытку разбить войско Лжедмитрия, выслав на него пятнадцатитысячную рать другого своего брата, Ивана Шуйского. Но и он был сокрушен под деревней Рахманцевой гетманом Яном Сапегой, после чего престиж «боярского царя» был бесповоротно подорван.

«Многие городов дворяне и дети боярские поехали с Москвы по домам, а царь Василий их унимал, и они не послушали, поелику нашим-де домам от Литвы и от русских воров быть разоренным».

Василий Шуйский оказался подобным «орлу бес перу, без клюва и когтей». Власть его по существу ограничивалась стенами Москвы, чем-либо помешать Самозванцу захватывать русские города, он уже был не в состоянии.

В Москве же царил дух уныния и безысходности. «Ратные люди разъехались и помощи ждать не от кого», — печально отмечал летописец.

…………………………………………………

Обо все этом рассказал Юрию Мнишеку монах Николай де-Мело. Ему следовало выполнить указание Папы и короля Сигизмунда. Чтобы русский народ признал в Самозванце «чудом спасшегося» царевича Дмитрия, его надо на самом деле опознать. Это могут сделать его жена, царица Марина, и его тесть Юрий Мнишек.

Мутить народ следует и в Ярославле, настойчиво распуская слух, что первый Дмитрий вовсе не был убит, и что ему удалось спастись. Это изменники бояре не захотели видеть на троне законного наследника Ивана Грозного. Но Бог и на сей раз уберег Дмитрия.

Юрию Мнишеку и Марине было поручено написать об этом письмо королю Сигизмунду, чтобы он всячески поддержал спасшегося Дмитрия, и что как только судьба сведет Мнишеков с царем, то они тотчас засвидетельствуют его личность.

Слова Николая де-Мело упали на благодатную почву. Юрий Мнишек без раздумий взялся за письмо. Другое письмо он написал на Москву боярину Салтыкову, который должен устроить заговор против Василия Шуйского и прийти на помощь царю Дмитрию. Затем Мнишек провел длительную беседу с Яном Бильчинским, сказав ему напоследок:

— Мои люди приготовят тебе грубое мужичье платье. В нем ты незаметно исчезнешь из Ярославля и отправишься с письмами в Москву и в Польшу. Поручение весьма ответственное, от него будет зависеть не только наша судьба, но и судьба нового царя. Я отлично знаю не только о твоем живом уме, отваге, но и о твоей беспредельной преданности Речи Посполитой. Твой подвиг будет оценен и Римским папой, и королем Сигизмундом, и новым государем московским. Я верю в твой успех, мой юный рыцарь. Да поможет тебе святая Мария!

Ян Бильчинский благополучно бежал из Ярославля, и также благополучно достиг Польши. Мнишеку же, по словам польского историка Гиршберга «было возможно не только поддерживать оживленные сношения с врагами Шуйского, но даже принимать деятельное участие в их интригах».

Распуская лживые слухи и стремясь играть роль отца русской «царицы», Юрий Мнишек добивался двух целей: во-первых, сплотить хоть какие-то силы вокруг Марины, выступавшей в качестве претендентки на московский престол, а во-вторых, добиться усиления польского вмешательства и присылки на Русь новых польских отрядов.

По словам голландца Исаака Массы, находившегося в то время в России, Мнишек надеялся даже учинить в Ярославле мятеж. Он, получив дозволение на прогулки по городу, норовил сблизиться с ярославцами. Одевшись в русский кафтан и русскую шапку, он заговаривал с горожанами, пытаясь завербовать среди них себе сторонников, но из этого ничего у Мнишека не получилось.

Сами пленные поляки рассказывали в своих записках, что ярославцы кричали: «Вы, сучьи дети, со своим Расстригой наделали нам хлопот и кровопролития в нашей земле. Убирайтесь, пока за топоры не взялись!».

Аким Поликарпыч ведал о каждом передвижении поляков. И всякий раз, приблизившись к толпе, они не преминули выкликнуть:

— Царь Дмитрий жив! Скоро на московский престол сядет. Не слушайте боярского царя Шуйского. Целуйте крест истинному государю!

Десятники зло стучали оземь древками бердышей:

— Буде поганые глотки драть! Посечем, пся крэв!

Стрельцы давно научились ругаться по-польски. Наиболее наглые шляхтичи выхватывали из ножен сабли, но их тотчас, высунувшись из кареты, укрощал ясновельможный пан Мнишек:

— Что я вижу, матка боска! Спрячьте оружие. Мы — мирные люди. Надо дружно разговаривать с русским людьми.

— Ведаем мы вашу дружбу! — насмешливо отзывались из толпы. — Целовал ястреб курочку до последнего перышка. Гони, кучер, пока орясинами не закидали!

Ярославцы и в самом деле готовы были схватиться за орясины, что вызывало у сотника одобрение. Молодцы, посадские, не по нраву им ляхи… А вот Богдан Сутупов и Федор Борятинский панам потворствуют. Теперь они и по улицам разгуливают, и на торгах с иноземными купцами о чем-то толкуют. Особливо возле немчина Шмита ошиваются. О чем лопочут — один Бог ведает, но чует сердце — козни плетут. Шмит безвылазно в Ярославле живет, но его люди по многим городам промышляют и в зарубежье ходят. С одними ли товарами? И не с подметными ли письмами? Надо бы учинить сыск Шмиту с пристрастием, но воевода, знай, отмахивается:

— Иноземных купцов без царева указу трогать не дозволено. Тебе, пристав, всюду крамола мерещится.

— Да она ж наяву, воевода! — вскипал Аким. — Пока не поздно, змеиный клубок надо распутывать. Этот пан Мнишек, старый хрыч, не дремлет. От него вся пагуба исходит. Съездил бы на Москву к государю, да все ему выложил.

— С чем я к государю поеду? Не поймав курицы, не щиплют. Пока никакой пагубы от поляков я не вижу. Ну, гуляют себе, по кабакам шляются, о самозванце судачат. Да кто ж ныне о том не судачит? Выпустят слово, а прибавят десять. Стану я царю докучать.

— Помяни мое слово, — не оступался пристав. — Боком нам отольется разгильдяйство. Слишком большую волю ты дал ссыльным полякам.