Александр Антонов - Честь воеводы. Алексей Басманов

— Не ущемляй наших забот, отче. И собор и мельницу осилим. Нам токмо место обозначить разумно, где стоять каменной. И как под неё воду пустить на колесо.

— Коль так, дерзайте, ежели с братией в согласии. А путь для воды и место для мельницы выберем, мудростью вашей питаемы.

И с новой силой закипели в обители зодчие страсти. По летней поре проложили путь озёрной воде через монастырское подворье, вывели в бухту Благополучия. На том водном пути поставили мельницу каменную. Вода закружила колеса, от них жернова в ход пошли. Два года понадобилось на эту заботу, зато и радости сколько! Муку мельница давала простого помола, пеклёванную и даже крупчатую, из коей кулики отменные пеклись.

В эти же годы монахи соединили все службы, храмы и жилые кельи светлыми сенями, дабы в долгие зимы, в метели и в пургу — круговерть снежную — не выходить на стужу, а вольно ходить по всему монастырю.

Но мелкие соловецкие радости затмило ликование всей Руси. Осенью 1552 года последние паломники принесли в Соловецкую обитель весть, коя взволновала всех островитян. Как всегда, последние кочи с большой земли монахи встречали в бухте Благополучия всей обителью. На них прибывали не только паломники, но и келари со многими товарами. Везли келари всякую утварь, скобяные изделия, ткани, кожи, воск, мёд, лён — всё для нужд монастырской братии и на потребу ремёсел. На сей раз монахи не сразу взялись за разгрузку кочей. Прежде было ликование.

— Слава русичам! Слава русской рати! — закричали паломники и прочие люди на палубах кочей, лишь только они пристали к берегу.

— Что случилось, братья? — поднявшись на первый коч, спросил Филипп.

— Казань покорена! Пало Казанское ханство! — услышал он в ответ.

— Слава тебе Господи! — воскликнул Филипп. — Наконец-то россияне избавились от злодейских набегов казанцев. Теперь и астраханскому хану и крымскому будет укорот.

В этот день, с позволения игумена, братия и гости пили вино, провозглашали здравицу русским ратникам, одолевшим мощную крепость. Сами казанцы считали её неприступной.

Старец Зосима от паломников услышал, что Казань штурмовали и казаки во главе с есаулом Ермолаем. И Зосима предсказал братии:

— Сей витязь донской через пятьдесят лет встанет на престол русской церкви. Нарекут его именем Гермогена. И сей воитель будет причислен к святым, его имя увековечат.

Филипп вознёс Зосиме благодарность:

— Твоими устами, соборный провидец Зосима, мёд бы пить. И церкви нужны воители.

А под конец монастырского застолья к Филиппу подошёл паломник из Москвы дворянин Григорий Плещеев, сродник Алексея Басманова, и передал игумену от него низкий поклон.

— Шлёт тебе доброе слово твой побратим воевода Алексей Басманов. После взятия Казани, где он был лучшим полковником при штурме, его вызвали в Москву, и сам царь Иван-батюшка дал ему чин окольничего. Видеть бы тебя хотел Алёша.

— Спасибо, брат Григорий, за добрую весть. Страдаю оттого, что живу в неведении о славном Алёше Басманове, — ответил Филипп. И выпил за благополучие побратима с Григорием по кубку соловецкой медовухи.

Над Соловецкой обителью протекло несколько мирных лет, наполненных трудами праведными. Изредка эти годы омрачались злыми ветрами, налетавшими из Москвы. В эти годы судьба забросила на Соловецкие острова священника Сильвестра. Перед тем как Сильвестру встретиться с Филиппом, он два года провёл в подземной келье Кирилло-Белозерского монастыря. Там перенёс он многие жестокости, на кои обрёк его царь Иван, отныне уже Грозный.

— Велено и тебе, брат мой, держать меня в чёрном теле и озлоблении скорбном. На то твоя воля и царское повеление, — сказал при встрече с игуменом Филиппом измождённый Сильвестр.

И приставы, кои привезли Сильвестра на остров, о том же сказали, но уже от имени Ивана Грозного. Но игумен Филипп не внял их наказу. Он проводил приставов из монастыря, а Сильвестра поместил в чистую и тёплую келью, приставил к нему служителя, велел мыть в бане, лечить монастырскими снадобьями, ухаживать за ним чинно и заботливо. Сильвестру же молвил:

— Жить тебе в нашей обители, подвижник, во благости и сколько Всевышний отпустит. Ответ же перед твоим притеснителем буду держать я.

Сильвестр, мучимый тяжёлой грудной болезнью, прожил ещё полтора года. Умирая, он сказал игумену Филиппу:

— Только Господь Бог мог бы сделать для меня больше, чем сделал ты. И о том, человеколюбец, мною будет сказано Спасителю, как доведётся предстать пред ним.

Похоронили Сильвестра с почестями в усыпальнице храма Успения.

А года за два до того, как Иван Грозный позовёт игумена Филиппа в стольный град, прибыл на богомолье в Соловецкий монастырь брат Филиппа окольничий думный боярин Михаил Колычев. Он был усталый, душевное состояние угнетённое. И для Филиппа он привёз печальные вести. Когда остались они вдвоём в келье, присели к столу перед тем, как пригубить монастырской золотниковой медовухи, боярин Михаил поведал Филиппу о неизбывном горе, кое постигло его да и весь боярский род Колычевых.

— Ноне ты, Федяша, осиротел. В минувшую распутицу Всевышний призвал твоего батюшку, а моего дядю в горние выси.

— Господи милостивый, как же я не внял твоему гласу, не примчал к одру, не закрыл глаза родимому! — с рыданиями вознёс моление раненый вестью Филипп.

— Да и не успел бы, Федяша: распутица долгая гуляла, а Стёпушка, словно конь на скаку, упал и не встал. Сказывали, сердце без болезней остановилось, и всё, — пытался утешить Филиппа боярин Михаил.

— В кои дни то случилось, уж не в начале ли апреля?

— Так оно и было: третьего апреля и преставился. К тебе же никаких путей не было. — Филипп плакал, Михаил его не успокаивал. — Облегчи, облегчи душу, Федяша. Да ведь беда-то не приходит одна. Матушка твоя Варвара схиму приняла. Теперь её место в Новодевичьем монастыре. Я и отвёз её туда.

— Эко лихо! Да что же она, сердешная, ко мне бы с тобой приехала, — вновь запричитал убитый горем Филипп.

— Горести великие. Да пригуби, пригуби чару, болезный! И полегчает. И я пригублю за помин души дядюшки.

Выпили, погоревали братья, да в сей же час Михаил о новой беде поведал:

— Однако, брат мой, и прошлый год несладким был. За неделю до Успения Богородицы преставилась любезная всем россиянам заступница наша царица Анастасия.

— О том я слышал нонешним летом. Да разное сказывали о её смерти. Говорили, что якобы её отравили. И кто бы: Алексей Адашев да Иван Пересветов.

— Тому царь поверил, оттого и сжёг своим гневом оклеветанных. Ан всё не так. Давно в ней любовь к Ивану от слёз выгорела. А как схлынула сердечная боль, так Настюша к Алёше Адашеву потянулась, словно цветок из тьмы на луч света. Иван-то вроде бы и любил Анастасию, да не голубил, а больше ногами пинал. Потому говорю: смерть царицы на совести Ивана. И Адашев лишь поплатился за свою любовь к Настюше. Ноне на Москве всем ведомо то злодеяние Грозного Ивашки. Что-то будет теперь! — тяжко вздохнул боярин Михаил.