Александр Антонов - Честь воеводы. Алексей Басманов

— Пейте, голубушки, пейте. Это сладенькое зельице.

Авдотья рыдала, кричала, рвалась к трепещущей от ужаса дочери. Никто в ямской избе не внял их стенаниям. И на глазах у царя, по его повелению они были отравлены. Смерть князя Владимира, его жены княгини из рода Одоевских и их дочери наступила мгновенно.

— Вот и славно, — заметил царь, будто на его глазах убили трёх комаров. Грязному же приказал: — Похорони их со священником.

Расправившись с Владимиром Старицким и его семьёй, со всеми, кто был при князе и кого привезли из Нижнего Новгорода, Иван Грозный ощутил приток сил. Он был деятелен, весел. Отслужив в храме монастыря с потешными иноками молебен, царь повелел опричному воеводе князю Василию Зюзину готовить к походу войско.

— Идём к Балтийскому морю, любезный князь. Пора кой кого проучить и напомнить, что я есть самодержец всея Руси.

Царь Иван не стал уточнять, кого он должен проучить. Но в эти дни им было получено подмётное письмо новгородского жильца. В нём было сказано, что новгородцы близки к измене и готовы отправить гонцов в Польшу с просьбой к королю взять Новгород под своё крыло. У Ивана Грозного наконец-то появился повод покарать вольнолюбивых северян жестокой казнью. «Я их под корень вырублю от мала до велика», — бледнея от ярости, грозился он.

А в связи с походом на Новгород у царя возникло желание и нашлась причина расправиться с опальным митрополитом. Он вспомнил разговор с Колычевым трёхлетней давности, во время которого тот слёзно радел за новгородцев, вымаливал у Ивана милость к заговорщикам.

Морозным декабрьским утром из Александровой слободы выступила пятитысячная опричная рать. Иван Грозный сам вёл её на разгром мятежного Новгорода. По пути он должен был остановиться лагерем в Твери. Здесь ему предстояла встреча с Малютой Скуратовым и Алексеем Басмановым, которые выехали из Александровой слободы сутками раньше царя. Посылал он своих вельмож испросить благословения на наказание мятежного Новгорода у обречённого на смерть митрополита Филиппа. И уж после того, как Малюта и Алексей ускакали в Отроч монастырь, он подумал, что погорячился дать волю Басманову и Скуратову лишить жизни владыку. «Как даст благословение, так пусть уж поживёт малость причастный к моим заботам», — думал, страдая, государь. Но вдогон за своими подручными предупредить о своей «милости» царь Иван никого не послал.

Однако всё случилось не так, как располагал государь Иван. Проснувшись к вечеру в избе тиуна Романа, Малюта встал, заглянул на полати и, не увидев там Басманова, ощутил беспокойство. «Куда это Алёшка подался? — подумал он. — Быть бы ему в хате и меня будить».

В сей миг в горницу заглянул тиун Роман. Заметив опричника, вошёл и, хотя Малюта не был боярином, польстил ему:

— Боярин-батюшка, твой подорожник ещё чуть свет уехал. Сказано им было, чтобы искали его в Отроч монастыре.

— Ну и слава Богу, а то я уж подумал невесть что, — вздохнул посвободнее Малюта. Он позвал стременного Митяя Хомяка, детину крепкого, словно медведь, сказал ему: — Скоро чини трапезу да в путь.

— Сей миг и трапеза будет, батюшка, — ответил Хомяк и скрылся за дверью.

Из Кудрищева полусотня Скуратова выехала в ранних вечерних сумерках. Коней гнали рысью всю ночь, благо мороз поддавал жару. В пути Малюта думал о том, что заставило Басманова умчать одному. То ли он хотел прежде него добыть благословение от митрополита, то ли оборвать ему жизнь, чтобы того благословения не было. Считал Малюта, что Басманов способен на что угодно в своей бесшабашности. Ему же ничего не стоило выхлестать баклагу хлебной водки, влететь в клеть и одним ударом сабли снести узнику голову. Правда, Малюта подобных «подвигов» за Басмановым не знал. Досужие размышления не привели Малюту ни к чему, и он положился на благоразумие Алексея в пользу царя. С такими мыслями и примчал в предрассветный час Скуратов в Отроч монастырь.

В обители уже всё было в движении. В храме горели свечи, по двору бегали служки, молодые монахи, поставленные на послушание, — жизнь шла своим чередом. Скуратов послал Митяя Хомяка за караульщиком митрополита Степаном Кобылиным. Тот прибежал, как гончий пёс на зов хозяина. Да было отчего проявлять прыть. Одолевал его заячий страх с той самой минуты, как замкнул в клети митрополита боярина Басманова. Подбежав к Малюте, Степан выдохнул с ходу:

— У нас тут страсти великие случились, батюшка-воевода. А всему порухой боярин Басманов.

— Где боярин?

— В том и суть, батюшка. Примчал он вчера поздним вечером, меня за грудки схватил и велел вести к опальному. Отвёл я его, отчинил камору, ждать собрался, думаю, выскочит сей миг от смраду. Ан нет, он как нырнул в камору, так в ней и остался, а мне повелел закрыть его на все замки.

— И ты закрыл?

— Так и было. Да на том не кончилось...

— Хмелен, поди, боярин явился?

— А ни в одном глазу. Уж мне ли не знать ту породу!

— И что же он учинил?

— С вечеру в каморе было тихо. Нас семеро возле дверей слушали. Мы ведь жизнь митрополита оберегали. К ночи там началась возня, треск, стук. Потом возле двери шевеление. И догадались мы, что боярин со своей стороны к двери заплот приставил. Вот те крест, батюшка. — И Степан перекрестился.

— А к чему?

— Того не ведаю. Одно мы подумали, что он иной путь искал, дабы убежать с владыкой из каморы.

— И он убежал? — ощутив страх, спросил Малюта.

Степан улыбнулся своим жеребячьим лицом, зубы, как у коня, показал. И даже за рукав кафтана тронул Малюту.

— Ан нет, батюшка-воевода. Мы всю камору в хомут взяли. Там и мышь не убежит. И досель стражи стоят.

И вновь Малюте стало зябко от набежавшей мысли: «А что как скаженные живота себя лишили? Ведь опять с меня спрос».

— Веди к опальному не мешкая, — велел Малюта.

И Кобылин потрусил впереди Скуратова, повёл его в глубь двора, к рубленому низкому строению.

С того часа, как Алексей Басманов прискакал в Отроч монастырь и вошёл в смрадную хлевину к митрополиту, прошло более полусуток. Подступив к Филиппу, Алексей упал ему в ноги и, склонив голову на колени .митрополита, замер в молении и причитаниях.

— Милосердный владыка, прости и помилуй чёрного грешника, — повторял многажды Алексей. — Прости и помилуй. Я пришёл избыть с тобою последние дни и часы бытия, не отторгай меня.

Но Филипп молчал и за долгое время, пока Алексей стенал, не проявил никаких признаков жизни. И Алексея охватило беспокойство: да жив ли владыка? Он поднялся на ноги, взял светец и поднёс его к лицу Филиппа. Басманов увидел, что Филипп сидит с открытыми глазами и дышит. Но глаза были далеки своим взором от каморы, от всего того, что окружало митрополита, и Алексей испугался: уж не рехнулся ли Филипп? Этот отрешённый от всего земного взгляд владыки, эта закостенелость всего тела — всё говорило, что Филипп пребывает в беспамятстве. И Алексей попытался облегчить его страдания. Он принялся освобождать руки и ноги митрополита от цепей, которые стягивали его по стене и по полу. Он нашёл в углу кулебу, нечто похожее на молот и топор — и, взяв её в руки, выбил из стены скобы, кои удерживали руки и костыли, крепившие цепь на плахах у ног. Сам он не спускал глаз с Филиппа, опасаясь, что, освобождённый, тот упадёт. Но нет, митрополит по-прежнему сидел закостенев. Алексей положил руки Филиппа ему на колени и принялся открывать замки цепей на запястьях. Но разомкнуть их без ключа оказалось невозможно. Алексей даже попытался сорвать их силою и с отчаянием подумал, что Филиппу придётся побыть какое-то время с цепями. Уложив цепи на лавку так, чтобы они не отягощали руки, Алексей попробовал привести Филиппа в чувство. Но и это ему долго не удавалось.