Сергей Мосияш - Федор Алексеевич

Филя посмотрел, боясь даже прикасаться к грамоте, посмотрел прямо в руках Змеева. Побледнел, сказал с некоторым испугом:

— Точно. Вот написано, великий государь Фёдор Алексеевич, а вот и печать царская. Она это. Царская грамота, братцы.

— Так я прочту вам её, — сказал Змеев.

— Стой, дай хлопцев собрать. Эй, хлопцы, давай до кучи. Грамоту царскую привезли.

Змеев, сидя на коне, хорошо высился над толпой казаков, но когда поднёс к глазам грамоту, то привстал ещё в стременах на носки, став ещё выше. Читал громко, выделяя каждое слово. Прочёл. В полной тишине скатал грамоту, взглянул вопросительно на Игнатьева: ну?

— Ну что, хлопцы, — заговорил атаман. — Злом на зло государь не велел воздавать. Прав великий государь, мы христиане. Надо, братцы, назад повертать.

Зашумели, завздыхали казаки:

— Супротив государя неможно.

— Сразу рассудил. Смысленый.

— Оно, конечно, калмыки нам великие пакости творили, но что делать. Тоже государевы слуги.

— Пойдём домой, хлопцы, поперёк государю грех становиться.

— Послухай, — сказал атаман Змееву. — Как я понял, ты сотник стрелецкий.

— Голова.

— Ну голова, всё едино начальник. Вишь, сколь твоих на буграх-то стоят, да все с пищалями. Уж не на нас ли заряжены?

— Что ты, атаман, пищали мы на волков захватили, тут их тьма. А кони их дюже полохаются. Я ж к вам один подъехал без пищали.

— У тебя царская грамота, она сильней и пищали, и пушки потянет, однако. Можешь ехать и сказать государю, что донцы его слухаются. Почитай, теперь весь Дон будет о грамоте гутарить. У меня тут едва не со всех хуторов казаки, около двухсот пятидесяти. Разъедутся, всем перескажут. Так что пусть государь спокоен будет.

Но государю «спокоя», видно, не полагалось. Почти в то же время взбунтовали и ясачные тунгусы. Взбунтовались из-за злоупотреблений ясачного сборщика Юрия Крыжановского, но, как водится, сорвали зло на других. Напали на группу казаков, ехавших из Якутска в Охотск. Как природные охотники, напали из укрытия и внезапно, что и способствовало успеху. Казаков перебили, а обнаружив в возке плачущую женщину, спросили как ни в чём не бывало:

— Зачем плацес, матка?

— Ироды, вы ж мужа мово убили.

— Мы не знали, какая твой муж. Нице, есе много муж будет, матка. Не плаць, не плаць. А иди в Охотск и сказы приказному Ярызкину, цто мы побили казаков за обиды ясацкого сборсика Крызановского.

— Но мы-то, мы-то при чём, — плакала женщина. — Ясачий сборщик вас обижает, а вы казаков убиваете.

— Мал-мал осибка высея, матка. Мы думал, он с вами. Так полупилось, матка. Ты слусай, цто говорят тебе, слусай. Скази приказному, цто Крызановский брал с нас соболя добрые, рыси и олени, а с человека по пяти соболей, и малых робят у нас выискал и велел за них нести по соболю. Малый рази охотник? Какой с него соболь? Отбирал соболей силой и плевал в глаза. И жён и детей наших на блудное дело таскал. Осень плохой целовек Крызановский, осень плохой. Сказы приказному, матка.

Не успела «матка» добраться до Охотска и сообщить приказному Петру Ярыжкину о беде, случившейся на дороге, как под стены города явились тысячи тунгусов и стали осыпать город стрелами.

— Кто их привёл? Кто ими командует? — кричал Ярыжкин, бегая по канцелярии.

— Говорят, Зелемей продел их. Пустил слух, что казаки в Якутске все перемерли и теперь можно Охотск промышлять.

— А где этот чёртов поляк Крыжановский? Из-за него всё это началось. Где он?

— Он запёрся в своей ясачной избе, палит из пищали. Но тунгусы собираются поджигать его, сухой лапник под стены таскают.

Ярыжкин поймал Егорку-толмача.

— Слушай, иди позови сюда Зелемея, скажи, я говорить с ним желаю. Ступай.

Егорка, ухватив крышку от засольной кадушки и заслонясь ею, как щитом, от стрел, густо летящих, выскочил за заплот, закричал по-тунгусски:

— Не стреляйте! Не стреляйте! Я к Зелемею.

Пара стрел всё же впилась в крышку, потом по нему не стали стрелять.

— Зелемей, — сказал Егорка, — приказный Ярыжкин зовёт тебя для переговоров.

— Не верю я ни твоему Ярыжкину, ни Крыжановскому.

— Но зачем вы пришли, окружили город, засыпали стрелами?

— А вот он узнает, зачем мы пришли. Ныне у нас сила.

— Но Крыжановского-то отпустите в город.

— Нет. Крыжановский главный злодей, мы его поджарим как куропатку. Хватит, поиздевался.

— Но что мне сказать приказному? Каков твой ответ?

— Скажи ему, что Зелемей не песец, который сам в ловушку идёт. Ныне сам Ярыжкин и Крыжановский в капкане. Ха-ха-ха.

Вернулся Егорка-толмач в город ни с чем.

— Ну? — спросил в нетерпении Ярыжкин.

— Не придёт. Он считает, что ты его заманиваешь.

— Эх, якори его, как же ты не смог убедить тунгуса. Это что?

— Что «что»?

— Крик какой-то.

— Это они Крыжановского в его ясачной избе прихватили. Он орёт.

— Эх, якори его, надо идти выручать полячишку, всё ж живая душа.

А меж тем Крыжановский в избе, в которой тунгусы уже выломали окна, орал истошно:

— Помо-ги-те-е-е! Спасите-е-е!

Стрелы летели уже в горницу, и бедному сборщику ясака приходилось прятаться за столом, за прилавком, закрываясь мешками с мягкой рухлядью.

— Ой, матка боска, — лепетал Крыжановский. — Ой, спаси и помилуй. Спасите-е-е!

Пришлось приказному Ярыжкину, облачась в кольчугу и железный шлем, вывести из ворот казаков с пищалями, отогнать тунгусов и спасать насмерть перепуганного сборщика ясака.

— Эй, якори тебя, сколь говорил, обустраивайся в городе. Не слушал. Вот и попался.

— Кто ж думал, что эти твари взбулгачатся.

— Они вон казаков перебили, шедших сюда из Якутска. И все по твоей милости, якори тебя. Теперь как их замирять будем. А?

Фёдору Алексеевичу неможилось, он лежал в постели. Стрешнев читал ему доклад из Якутска:

— «...А Юрий Крыжановский добрых соболей отбирал себе, а худых для казны государевой отправлял. А приказной Петьша Ярыжкин, зная это, не пресекал зло, а за корысть потворствовал вору, что и возбудило нелюбие инородцев. За такие их дела воровские приговорили обоих бить кнутом нещадно и отправить в даурские острожки и ни к каким делам не определять, кроме чёрной работы. Зелемея, взбунтовавшего инородцев, сыскать и тоже бить кнутом до того, пока не жив будет».

— Родион Матвеевич! — тихо сказал государь. — Отпиши в Якутск, что я отпускаю вины Зелемею и велю не искать на нём. Наказанием его будет возбуждено всё население, и нелюбие их на нас же обернётся. Напиши, да отправь поскорее грамоту. А то там, вижу, судьи шибко старательные. А от старательных бывает вред хуже, чем от воров. Что там, кстати, насчёт вора Васьки Касимова сообщают?

— Васька вышел с Каменного острова на стругах на воровский свой промысел. Но был встречен стругами Мамонова и тот побил воров, многих поранил. Оставшиеся бежали к трухменскому берегу. Трухмены их прогнали, тогда они к персам пожаловали на остров разинский Сары. Но и оттуда их шах погнал и многих побил. Оставшихся у Баку захватили вместе с Васькой и отдали шамахинскому хану в рабы. Вот и всё, государь.