Аммиан Марцеллин - Падение Рима

— Помилуй, Кальвисий, они же христиане...

— Не забывай, что они ариане... А ариане такие же христиане, как мы с тобой — племенные жеребцы... — грубовато, чтобы скрыть своё душевное волнение, сказал Кальвисий.

— Я ещё не жалуюсь, мой драгоценный друг... Служанка очень даже мой довольна.

— Не обольщайся. После того как заснёшь, не спускается ли она на половину рабов-массажистов?.. Проверь... Ладно, ладно, я пошутил, — увидев нахмуренное чело друга, проговорил Кальвисий и положил примирительно ему на плечо руку. — Идём на крышу, полюбуемся звёздным небом.

Далее Кальвисий, усаживаясь на скамейку, продолжал говорить:

— Не знаю, правда ли, что христианский Бог живёт на небе, а наши присутствуют везде... Дыханием своим они согревают окружающий нас мир, пробуждают к жизни на небе звёзды, что мигают нам лучами, заставляют играть красками утренние и вечерние зори, по велению богов восходит солнце и наступает ночь... Если захочет Венера, то пошлёт нам красоту и любовь. А грозный Юпитер спалит души дотла и превратит в пепел наши дома... При дворе все говорят о Едином Вездесущем Боге... Да разве может он один управиться со всем?.. Нет и ещё раз — нет! Лары я сохранил, но прячу всякий раз, когда кто-нибудь, кому я не доверяю, заходит ко мне из дворца...

— Слушай, Кальвисий, перебирайся сюда, в этот разграбленный Рим, но здесь пока оживём мы по законам свободы...

— Я думал об этом, Клавдий, подумаю ещё раз.

Кальвисий подошёл к бортику крыши, взглянул влево от себя и узрил в отблесках полыхающих факелов знаменитую колонну Траяна. Она высоко вознеслась [51] Высота колонны Траяна вместе с цоколем 39 м 38 см. Сооружена в 113 г. no Р.Х. и словно вонзилась в звёздное небо, омытая его холодным царственным светом. Она стояла как символ победы человеческого духа...

— Клавдий, я вчера стоял у этой колонны и изучал на ней изображения. Ведь что интересно, скульптор-художник высек по спирали не отдельные эпизоды войны, а целую войну... На четырёхстах квадратных локтях мрамора... Это же грандиозная была идея — дать зрительное представление о всей войне, и эта идея не имеет себе равных по масштабам и воплощению... Египетские фараоны также стремились запечатлеть свои победы, но там лишь часть её, а тут она вся — от перехода наших войск через Истр [52] И с т р — так называли греки и римляне нижнее течение Дуная. Верхняя же часть реки, по обоим берегам которой в первой половине V века уже проживали германские и славянские племена, именовалась Данубием, но чаще всего Дунаем. по мосту из кораблей до самоубийства царя даков Децебала [53] Д е ц е б а л — царь даков, народа, занимавшего земли современной Румынии, упорный противник Рима. . И с какой точностью воспроизведено наше оружие и оружие противника! Больше того, художник стремился передать далее чувства людей...

Вот вначале изображён поднимающийся из волн, полуобнажённый старик. Он смотрит вослед легионерам. Это божество реки Истр. В глазах божества тревога и ожидание. Оно ещё не знает, чем кончится эта война...

А в заключительной сцене рельефа рядом с упавшим с коня Децебалом художник изобразил дерево — символ дикой, заросшей лесами Дакии, которую так страстно и самозабвенно защищали царь и его народ...

И я подумал тогда, что в этой войне не было побеждённых... Римляне во главе с императором Траяном захватили территорию даков, но не взяли в плен их души...

Может быть, в этом и есть назначение колонны Траяна — воспеть гимн не императору, а стоическому человеческому духу.

— Друг мой Кальвисий, ты, наверное, прав... Хотя стоиков в наше время всё меньше и меньше, их сейчас можно скорее встретить среди простого народа, нежели, как раньше, среди учёных...

— Тише, тише! — поднял кверху руку Клавдий. — Кажется, к дому подъехала повозка... А ну, посмотри ещё раз с бортика.

— Точно, остановился цирковой фургон. Вижу привязанного к нему козла... Какой-то бородатый старик в колпаке помогает выбираться двум женщинам; следом за ними тихо спускается на мостовую юноша с мешком за плечами... Вот они прощаются с бородатым человеком — тот садится и трогает лошадей...

И тут до слуха Клавдия явственно донеслось:

— Кажется, этот дом, Джамна... Мне хорошо обрисовал его Евгений, и детали сходятся...

«Евгений!.. Да это же мой сын! И почему каким-то цирковым бродяжкам он говорил о нашем доме?» — разом промелькнуло в голове бывшего сенатора.

Кальвисий и Клавдий поспешили вниз, так как уже стучали медным кольцом в наружную дверь атриума.

У евнуха Антония как корникулярия императрицы все нити розыска её дочери были сосредоточены в его руках: это он рассылал во все концы тайных секретарей, но до сих пор от них приходили весьма неопределённые и неутешительные вести — Гонория как в воду канула...

Но особенно вызывало в нём глухое раздражение, порой переходящее в яростный гнев, поведение чернокожей рабыни. Он мог понять, что Джамна по приказу госпожи последовала за нею, но ведь должна же она была по старой дружбе как-то предупредить его... «Чёрная стерва!.. Обугленная головешка!» — ругал её про себя.

Антоний, хотя и ведал — никакая она не чёрная головешка: кожа у неё финикового цвета, гладкая и приятная на ощупь, — помнил, но ругал стервой. И по-своему был прав, ибо она обещала ему обо всём, что касаемо Гонории, докладывать.

«Может быть, не успела... Или не смогла: помешали какие-то непредвиденные обстоятельства...» — утешал себя Антоний. Надежда на то, что Джамна вот так бессовестно не могла его обмануть, тлела в его душе... Хотя он вращался в среде людей, которым совесть и честь не то чтобы были в тягость — этим людям они попросту мешают жить.

«Джамна не такая. У неё чистая душа. Очень честная девушка. Но уже прошло много времени, и если бы рабыня помнила о своих обязательствах передо мной, то непременно известила бы о своём и госпожи местонахождении... С ними, правда, ещё раб-славянин...»

Антоний славянам никогда не доверял и всегда опасался их. Хотя для этого у него не было особых причин... Просто эти люди для Антония были как бы с других, непонятных ему земель... Когда он поймает Гонорию, то, не церемонясь, прикажет отрубить рабу-славянину голову... И вся недолга! А что сделать с Джамной, Антоний ещё посмотрит...

«Поймает... Легко сказать, беглецов ещё надо обнаружить. Но я уверен, что Гонория сбежала с Евгением... Он вывез её в своей повозке из дворца... А дальше она скитается где-то сама... Я приказал перекрыть все дороги... Но что толку, если я не знаю и никто из секретарей не знает, в какую сторону Гонория наметила свой путь... — раздумывал наедине с собой Антоний. — Первое, что приходит мне в голову, что она должна отправиться на юг, где сможет потом встретиться с Октавианом. Там в каждом морском порту мои люди выслеживают её до сих пор... Кампания по преследованию пиратов заканчивается. К моему сожалению, у Евгения всё пока идёт хорошо... Часть мизенского флота благополучно сопроводили суда с зерном, а часть вместе с миопароной Рутилия, на которой находится Октавиан, шала пиратские корабли до самой их главной базы, расположенной в Сардинии, и разгромила её. Теперь надо ждать возвращения наших либурн и миопароны, а значит, необходимо усилить наблюдения по всем намеченным мною пунктам и ждать появления где-нибудь молодой Августы... Где-то она обязательно объявится.