Аркадий Крупняков - Царев город

Задолго до избрания патриархом, Иов разработал крестный ход, связанный с этим событием. Он наизусть прочитал царю и Борису Годунову ту часть евангелия, где рассказывается, как Иисус Христос приехал в город Валаам верхом на ослице, чтобы проповедовать свое учение. Вел ослицу в поводу верный его апостол Петр.

— Воззри, государь мой, — сказал Иов царю, — на сию картину из священного писания. Взошел святитель наш в град Валаам на осле и осенил всю ту землю светом новой веры, и потому доныне ослица валаамова чтется во всем мире святейшей, и памятник в тех местах воздвигнут ей на века. Потребно же и нам ввести в третий Рим нового патриарха на ослице, дабы показать всему люду, что и мы намерены осенить светом веры христианской из Москвы всю вселенную!

Мысль митрополита царю очень понравилась, и были посланы люди в Астрахань, дабы привезти ослицу.

...Вся Москва тонет в колокольных звонах, гремит в Кремле тысячеустное хоровое пение, и вот крестный ход появляется в створе Фроловских ворот. Впереди идет сотня стрельцов, она прорубает в толпе проход для торжественной процессии. За стрельцами идет отрок, он несет фонарь с десятком свечей внутри. Это как бы символ света веры христовой. За отроком сотня дьяконов с хоругвями, вторая сотня с крестами. Тут же позолоченную икону Спасителя несут. Поют священные гимны хоры дьячков, монахов и монашек, звенят колокола, плещутся на ветру хоругви, блестят на солнце золоченые кресты.

Все ждали, что в крестном ходе выйдет царь, но в створе ворот появился Годунов. Он вел в поводу крупную мышасто-желтого цвета ослицу, на которой восседал патриарх Иов.

Задрав вверх козлиную седую бородку, святейший блаженно щурился от яркого солнца, бившего ему в глаза. Когда Годунов ввел ослицу на мост, толпа словно по единому знаку рухнула на колени, ослица пряданула своими огромными ушами, испуганно остановилась. Борис потянул за повод, но животное не тронулось с места. Патриарх заерзал в седле, ударил ослицу пятками в бока, но она ни с места. Годунов с силой рванул повод, ослица вытянула шею, уперлась передними ногами и дальше не шла, В толпе раздались смешки, торжественное шествие могло закончиться позором. Кто-то из монахов подскочил было к ослице сзади и хотел ударить ее посохом по спине, но Борис поднял руку — бить священное животное было бы уже кощунством. Самое страшное было то, что сзади, из Кремля, напирали не подозревавшие об остановке участники хода и своим напором грозили столкнуть патриарха с моста. Упрямая ослица, несмотря на все старания Бориса и Иова, далее идти не хотела.

И тут только один Ешка догадался, что делать. Он в своих скитаниях бывал в местах, где водятся ослы, и знал, что животные эти упрямы от страха. Чтобы стр’онуть с места испугавшегося осла, нужно поднять его длинное ухо и крикнуть, отвлечь животину от испуга, и осел в ту же минуту пойдет дальше.

Ешка смело и решительно подошел к ослице, поднял ухо и сказал:

— Ты же святейшего патриарха везешь! Иди!

Ослица тряхнула головой и пошла за Годуновым. Патриарх узнал Ешку, перекрестил перстами и, улыбнувшись, кивнул головой. Процессия тронулась, чтобы прошествовать вокруг Кремля.

Вечером через посыльного монаха Ешка был позван к патриарху.

О происшествии на Фроловском мосту говорила вся Москва. Противники Годунова обвиняли Бориса, что он взялся не за свое дело и забыл внушить священному животному, которое все понимает, кого оно везет. Слава богу, умный человек нашелся, говорят, священник, приехавший с Волги, под шубой у него была видна ряса. Когда об этом рассказали царю, он непременно захотел увидеть этого священника и приказал разыскать его и привести на пир, который устраивался по поводу утверждения патриаршества в Москве. Большой праздник устраивался в воскресенье, а ныне у государя не то, чтобы пир, а так — почти семейный ужин.

Ешка подкатил в своем возке к Фроловским воротам, там- его уже ждали. Монах вскочил на облучок козел и повел возок через кремлевскую площадь прямо ко дворцу Бориса Годунова.

В Столовой палате дворца сидели хозяин дома Борис Федорович, патриарх Иов, архиепископы Варлаам и Александр. Ждали царя и царицу, но все четверо не утерпели и, видно, восприняли не по одной чарке хмельного. Иов, увидев входящего Ешку, воскликнул:

— Велий муж Иоахим, мудрый служитель бога, здрав будь!

Ешка, сложив ладони лодочкой, смиренно склонившись, 10* 291 подошел к патриарху под благословение. Иов окрестил перстами Ешку, указал место за столом.

— Давно ли на Москве, отче? — спросил Годунов.— Святейший рассказывал о тебе много лепного.

— Неушто помнят меня, мошку малозаметную?

— Мне бог велел всех служителей его помнить, — тряхнув бородкой, сказал Иов. — А про тебя государыня-матушка не раз говаривала. Ты, бают, не только крестом, но и мечом новеград царев на Кокшаге защищал.

— Было, святейший, было, — Ешка глянул на ковш с медовухой, сглотнул слюну. Годунов заметил это, пододвинул гостю ковш. Ешка, перекрестившись, выпил.

— Как там крепостишка? — спросил Годунов.

— Почитай, построена, боярин. А вот храм...

— Чую, денег просить приехал? Патриарху челом бей.

— Об этом мы особо поговорим, — патриарх глянул на Годунова. — И тебе бы, Борис Федорович, на божье дело не мешало раскошелиться.

— Царская казна не в_моих руках.

— Да не из царской, из своей. Вспомни жизнь Христову. Бедная вдова в некоем городе внесла- свою лепту в дело новой веры, а ты, чай, не вдова, не нехристь какой-нибудь. Не жмись.

— Ладно. Я богомазов в твой храм, отче, пошлю. А на стены из патриаршей казны наскребут. Патриарх щедр.

— Истинно, наскребут. В Царьград не из той ли казны шесть тысяч золотом уплыло? Казна сия пуста.

— Уж будто бы! Ныне Москва третьим Римом зовется, а мы...

— Ох-хо-хо! — вздохнул Варлаам. — Боговы дела мытарств не терпят.

Борис понял намек архиепископа, сразу перевел разговор на другое:

— Инородцы бунтовать перестали?

— Пока все, слава богу, мирно. Если не считать...

За окнами в сенях полыхнул свет факелов — это шла царская семья. Годунов выскочил из-за стола, бросился^ ■ двери. Взял под руки вошедших Федора и Ирину, посадил на большое место за столом. При входе царской четы все встали. Федор махнул рукой в сторону Иова, сказал ласково:

— Ты, святейший, сиди. Ты ныне выше меня поставлен — над всей землей православной ты хозяин, всем праведным христианам ты пастырь. Трапезу нашу благослови, — царь встал, склонил голову под руку патриарха. Подошла к Иову и царица.

— И ты, Борис, и ты.

— Я уж благословен, государь.

— Царь голову склонил, а тебе лишний раз лень?

Борис пожал плечами, но под благословение еще раз

подошел.