Аркадий Крупняков - У моря Русского

Татары пригнали их к берегу реки на поляну между зарослями карагача и дорогой. Пленникам разрешили лечь на траву и уже дважды приносили еду. Не сожаление к рабам заставило сделать это — торговцы готовили живой товар к продаже.

Хоть и оправился Василько после побоев, однако ходить много не мог. Если до Хатырши он помогал Ивашке идти, то сейчас Ивашка подпирал его своим плечом.

Вчера они узнали от черкеса, что продадут их на рынке рабов в Карасубазаре. Это обрадовало Ивашку. Теперь, на отдыхе, он говорил Василько:

— Бог милостив, может, это на счастье мне.

— Не все ли равно, — равнодушно ответил Василько.

— Слышал я, что в Карасу приезжают купцы более всего из Сурожа. Может, продадут меня в Сурож, а там живет односельчанин мой Никита Чурилов. А женка его мне двоюродная сестра будет. Неуж не выкупит, если весточку ему сумею дать?

— Купцы до денег жадны. Родича купить да потом кормить — вроде бы не больно выгодно.

— Работать на него буду. Лучше быть у русского холопом, чем за морем. Приведи господь к тому, и тебя не забуду. Скажу — выкупи, Никитушка, и дружка моего.

— Ты, Иван, словно дитя малое…

Ивашка хотел что-то сказать, но, взглянув на дорогу, Дернул Сокола за рукав.

— Ты фрягов видел когда-нибудь?

— Не-е, — ответил Василько.

— Смотри, фряг едет. Может, покупатель наш.

Василько приподнялся и повернул голову к дороге.

Христофоро ди Негро ехал в крепость Таш-хан. Аргузии ехали впереди консула, а Федька на своем буланом мерине тащился позади всех. Проезжая через мостик, он увидел, как невольники, расположившись на берегу, обмывали свои раны. Сразу в памяти встали дни его полонения и кровавая дорога в Крым.

Козонок попридержал коня, перекрестился и с жалостью произнес:

— Господи, помилуй их. За что мучаются люди?

От возгласа, словно от удара, рывком подался к нему рыжий мужик в длинной серой рубахе, разорванной на плече. Он быстро встал за тополем, прислонился к толстому стволу, чтобы не видела охрана, и хрипло спросил:

— Русский ты, иль мне почудилось?

Козонок перекрестился еще раз, остановил буланого и сказал:

— Вестимо, русский. Ты-то отколь?

— Родной мой, — торопливо заговорил мужик, — помог бы ты мне.

— Что могу сделать я, коли сам раб, как и ты, — опустив голову, сказал Федька. — Вот разве это, — он достал из-за пазухи обтертую деньгу, — возьми, пригодится.

— Не надо денег. Зачем они! Передай, ежели сможешь, весточку сурожскому купцу Никите Чурилову. Скажи — Ивашка Булаев в кандалы попал. В Карасу продаваться будет. Пусть приедет сюда и выкупит меня. Родич я ему. Лучше его холопом быть, чем на погибель в заморье ехать.

Лицо Федьки посветлело, он поднял голову и сказал вполголоса:

— Из Сурожа я, братец! Никиту того знаю и передам ему все! — Хлестнул нагайкой коня и пустился догонять господина.

Доехав до Хаджимы, Федька попридержал коня, закрыл лицо рукой, крякнул и проговорил про себя:

— Обманул честного христианина по глупости своей. Когда успею передать просьбу Никите? И-их, рабская жизнь!

На взгорье Федька увидел консула и аргузиев. Они стояли у дороги. Консул был сердит.

— Если господин ждет слугу — это негодный слуга, — грозно произнес он. — Дома за то будешь наказан.

Федька поравнялся с консулом и чистосердечно рассказал ему о разговоре с Иваном Булаевым. Все ожидали, что консул еще более разгневается, но тот неожиданно коротко приказал:

— Хорошо. Просьбу передай. Я обойдусь без слуги.

Федька на радостях гаркнул «спасибо» по-родному, не по-фряжски и, повернув коня, галопом пустился к мостку. Там он осадил буланого и, крикнув все еще стоявшему у дерева невольнику: «Крепись, братец, — еду в Сурож!» — умчался по пыльной дороге.

Ивашка поднял руку, чтобы помахать доброму человеку вослед, но тут же почувствовал резкую боль в кисти. Оглянулся — за ним татарин с нагайкой.

— Ты, рус, бегать хочешь? — сказал он. — Смотри, поймаем, секим башка.

— Погоди, поганец, даст бог, вырвусь, я те отплачу. Я те покажу, что на Руси не только караси, но и ерши водятся.

Со времен Ногая и до дней правления Менгли-Гирея ханство изменилось мало. Жизненный уклад Золотой Орды полностью перенесен был в Крым и остался почти нетронутым. Как и двести лет назад, правят пять знатных родов, основавших крымский юрт. Ширины, Мансуры, Аргины, Барыны и Ялшавы — хозяева крымских земель, только они владеют вотчинными уделами — бейликами.

Несметные табуны лошадей пасутся в степи, подданные знатнейших кочуют в пределах бейлика и ждут приказа своего бея, чтобы идти в набег.

Только в дни нежеланного покоя татарин кое-как ковыряет землю. Главное дело его — война. Войной живут кочевники и оружейники, молодые и старые, богатые и бедные.

Хан — владыка правоверных — постоянно думает о войне. При первой возможности он «садится на коня», объявляя поход. Властители бейликов собирают своих подданных и встают в войско хана под своим знаменем.

Бейлик князя Халиля из рода Ширинов очень похож на все другие бейлики. Только одним отличается Ширин-ский удел — он всех больше и богаче. Ширин-бей сидит на первом месте в Диване [11] Диван — совет хана. , и его мудрые советы хан выслушивает со вниманием и часто следует им.

Дворец в столице ханства Солхате, дворец в сердце бейлика Карасубазаре, летний дворец в Хатырше — ни один бей не имел такого богатства.

На месте, где стоит Карасубазар, когда-то был один старый караван-сарай Таш-хана. Каменным двором прозвали его татары. Земли вокруг него не принадлежали никому.

Халиль первый угадал, какую пользу можно извлечь из этого места, если сделать здесь рынок. Так он и поступил.

Быстро оживились берега стремительной реки Карасу. Халиль подновил крепостные стены Таш-ханы, внутри крепости построил дворец. Скоро рынок на Черной воде (Карасубазар) стал известным рынком ханства. Оружейники, седельники, золотошвейники, чеботари стали тоже селиться вокруг рынка — какой смысл ездить сюда издалека? Город рос не по дням, а по часам, благо бывшие кочевники невзыскательны к жилью и сляпать саклю для них дело двух-трех дней. Никто не следил за размещением домов — улицы получались узкими и кривыми. Даже в самое жаркое время года они были покрыты грязью, а осенью и весной развозило так, что правоверные должны были задирать шальвары выше колен, чтобы не запачкать дорогую ткань. Часто на улице можно услышать знакомые всем жителям города крики «Ай-дама!» (Не проезжай!). Это кричат возницы со своих повозок при въезде на улицу, чтобы никто не заезжал им навстречу с другого конца.