Аркадий Крупняков - У моря Русского

От Перекопа на север по обе стороны раскинулась огромная нежилая земля. Диким полем прозвал ее народ.

Влево по берегам Черного моря до Днестра, вправо по Азовскому морю до Дона лежала нетронутая, полная опасностей степь. На севере обходила ее граница Московского государства, на западе степь соприкасалась с землями Речи Посполитой.

Через Дикое поле проложили татары две дороги. Первая шла от Перекопа вправо по берегу Донца в русские земли вплоть до Москвы. Это Муравский шлях. Второй путь пробит через Казикермен к Чигирину. Зовут его Черный шлях. В ту пору вокруг Чигирина стоял густой лес. Черный шлях проходил через него и делился надвое: одна ветка уходила на Львов, другая, прозванная Кучманским шляхом, перерезала Южный Буг и устремлялась по берегу Днестра к Тарнополю.

Шляхи эти приносили русскому люду великие беды. Особенно страдали селения, расположенные на границах с Диким полем. Окраина Руси первая принимала на себя удары диких кипчакских полчищ. И хоть понастроены здесь были крепости да заставы — разве удержишь неисчислимую лавину разбойников?

Там, где Южный Буг пересекал границу Речи Посполитой и уходил через Дикое поле в море, над самой рекой стояла старая крепость Соколец. Построена она была в XII веке и за сто с лишним лет сильно обветшала. Покосились стены башен, каменные их пролеты во многих местах обвалились.

Соорудили крепость выходцы из княжества Киевского братья Глеб да Иван Соколецкие. Князь Данила, теперешний владетель крепости, память своих предков чтит свято. Две главные башни названы в честь первых князей: одна башня Глебова, другая Иванова.

Весной 1474 года князь позван был к соседу шляхтичу Чапель-Чернецкому и возвратился домой лишь спустя месяц. С князем, во главе отряда вооруженных конников, приехал старший сын шляхтича Август.

В начале лета, по слухам, ожидался набег татар, и потому лишняя сотня воинов была очень кстати.

В первый же день князю донесли, что, пока он ездил к пану, из деревни в степь убежало более трех десятков мужиков и что теперь в бегах числится около двухсот душ. Разгневанный князь приказал на всех дорогах выставить посты, а число дружинников в дозорных разъездах увеличить вдвое. Беглых мужиков имать, жестоко бить и бросать в подвал.

Прошла одна ночь, и снова недобрая весть — утек Василько Сокол. Весть эту принесли князю при Чапель-Чернецком. Пан Август вызвался догнать беглеца, и вскоре в степь была выслана погоня. Часом позднее вернулся с охоты Вячеслав. Князь накричал на сына и послал его вслед шляхтичу. Негоже княжичу отсиживаться дома, когда холопы бегут со двора каждую ночь.

Укутанный в просторную шубу, сидит князь с раннего утра около узкого окна в Глебовой башне. Прислонясь к косяку бойницы, неотрывно смотрит в степь.

Пошел четвертый день, пора бы вернуться погоне, а ее все нет и нет. Знает князь — нелегко словить в огромной степи беглеца однако четверо суток немалый срок.

В ожидании не раз приходили к князю мысли о Васильке. Люди думают, что он сын Данилы. Верно, было такое, засматривался молодой князь на красавицу жену дружинника, но до греха бог не допустил. Да и Ванька Сокол самый любимый был дружинник у Данилы. Не зря огнищанином [1] Огнищанин — старший дружинник князя. поставил его князь. Великой отваги был человек, чистая душа. Сколько раз в делах ратных спасал князя от неминучей гибели, а поди ж ты, приключилася беда, Донес тиун [2] Тиун — человек, ведающий хозяйством князя. княжеский, будто замыслил Ивашка убить князя из-за ревности к молодой жене. Озлобился тогда князь и повелел Ваньку пытать.

Вынес пытку молодой огнищанин, но после побоев стал хиреть, кашлять кровью. Одумался Данила, бросил в пытошную доносчика, а тот признался, что оболгал Сокола, сам к князю приблизиться хотел. Как сейчас помнит князь — пошел он к Ивашке прощения просить, да опоздал. Умер дружинник. И чтобы очистить совесть перед богом и людьми, взял Данила годовалого сынишку Сокола на княжий двор и берег его, ровно родного сына. До семнадцати лет держал около себя, учил грамоте и ратному делу.

Молодой Соколеныш вырос своенравным, неразговорчивым, диковатым. Однако служил князю дружинник честно, не по годам был мудр в делах ратных, и пришла пора — поставил Данила парня старшим дружинником.

Потом пошли слухи, будто осуждает он князя за дружбу с паном Чапель-Чернецким, чему трудно было поверить. Разве его, холопа, это дело? Но доносы оказались правдивыми, и Сокол сам говорил с князем дерзко и неуважительно. Данила решил проучить холопа, но не успел.

Ведь подумать только — честный парень, а коня выкрал и подался в Дикое поле к разбойникам. Так-то отплатил за княжескую науку и ласку! «Ну, погоди, — думал князь, — поймают, я ему покажу. В поруб бросать не буду, а шкуру, однако, спущу».

Не дождавшись княжича, Данила спустился вниз и пошел в кладовые. Из клетей утомленный вернулся в спаленку и только хотел соснуть часок-другой, в гриднице раздались громкие крики. Накинув шубицу, князь вышел на шум. В гриднице на широкой лавке сидел расстроенный пан Август.

— Мое седло! Он украл мое седло! — стонал шляхтич.

— Не поймали?

— Если бы не поймали! Словили вора, а он, скот, на обратном пути сызнова убег. Да еще мое кавказское седло украл. За него я десять хлопов не возьму, столь оно драгоценно. А кто во всем виноват? Пан Вячеслав.

— Врешь, пан Август, — слегка улыбнувшись, проговорил княжич. — Сам проспал, а меня винишь.

— Чапель-Чернецкие не врут! — гневно воскликнул шляхтич.

— Не ори. За дорогу крики твои надоели мне.

— Меня здесь оскорбляют! Моей ноги… — не договорив, Август выбежал за дверь.

— Что случилось, говори? — недовольно спросил князь.

Княжич начал:

— Настигли беглеца на второй день. Когда я увидел, что это Сокол, я велел его не связывать, доверяя ему. Ты знаешь его, отец, — получив доверие, он не нарушит его, и мы вернулись бы с ним. Но этот пустоголовый Август ночью связал его. Сокол порвал веревки и убежал вторично.

— Ты напрасно поверил холопу. Он вор. Он украл у меня лошадь.

— Это не совсем так, отец. В пути я узнал, что коня он купил у нашего конюшего. Тот сам привел лошадь Соколу.

— У-у, варнак! — сквозь зубы проговорил князь. — Я ему коней доверил, а он… А Сокол все равно вор. Он седло у пана Августа поворовал.

— И седло не его вина, — спокойно заметил княжич.

— Ты, может, скажешь, что и седло Август сам отдал ему.

— Нет, не Август.

— А кто же?

— Я.

— Ты!

— И веревки обрезал я, и коня любого взять позволил.

— Да как ты смел, молокосос! — прокричал взбешенный князь. — Почему ты это сделал?