Аркадий Крупняков - У моря Русского

Еще более озлился отец, но решения своего не изменил.

— Дитя мы оставим себе, а она будет продана, — сказал он и настоял на своем. Когда у рабыни появился ребенок, его отняли, а молодую мать привели к архонту. Зиф умолял отца пощадить любимую, но тот был непреклонен.

— Мы любим друг друга, — говорил Зиф, — пойми это, отец.

— Сильная и возвышенная любовь живет только в сердце благородного человека, — надменно ответил архонт, — а раб — не человек. Откуда ему знать о любви? Его дело работать, есть и пить. Рабыня будет продана.

— Я вам покажу, умеет ли рабыня сильно любить, — сказала в ответ на это любимая Зифа и, выскользнув из рук слуг, побежала вверх по склону к дозорной башне. Зиф бросился за ней, но было уже поздно. Рабыня выбежала на эту площадку, встала на край и, крикнув: «Зиф, я буду вечно любить тебя», бросилась во-о-н туда вниз, на скалы, и разбилась насмерть. За ней хотел броситься и Зиф, но слуги удержали его. Долго, до самой смерти, помнил он девушку с мужественным и горячим сердцем, а башню эту назвал Девичьей, потому что здесь отдала ему красавица-рабыня свою девичью любовь!

Геба кончила рассказ и взглянула на Эминэ. Та стояла, сжавшись, в углу башни, лицо ее было бледно, губы дрожали. Не сказав ни слова, она выбежала из башни. Якобо устремился за ней. Геба обернулась: в дверях стоял Гондольфо. Он покачал головой и сказал:

— Теперь я понял тебя, старая греческая сандалия. Ты выдумываешь всяческие истории и плетешь их прямо на ходу. А я, дурак, верил, думал, пришли эти сказки с древних времен. Сознайся — то, что городила, выдумано сейчас?

— Ты глуп, Гондольфо, да к тому же пьян. Знай, все что я рассказала, — чистейшая правда. И в далекие времена, и сейчас, и впредь во веки веков любовь для всех одна. И для рабов, и для царей. Наш синьор консул не понимает этого.

Гондольфо ди Портуфино дням, проведенным в Кафе, потерял счет. С того момента, когда посол солдайского консула на усталой лошаденке подъехал к городу и, вознеся руки к небу, воскликнул: «Здравствуй, богом дарованная» [61] Феодосия — дар бога (греч.). , прошла неделя, а может, и более. Приняли посланника в Кафе холодно, письмо консула взяли и велели ждать. Предполагая, что ожидание это продлится недолго, Гондольфо в первый же день спешно обошел все кабачки города. Всюду он заказывал лучшие вина и закуски, угощал случайных друзей, поражая хозяев кабачков своей щедростью и богатством. Проснувшись на следующее утро с тяжелым похмельем, посланник консула обнаружил в своем кошельке один-единственный аспр, которого не хватило бы не только на то, чтобы опохмелиться, но и на то, чтобы купить пол-лепешки на завтрак. Потолкавшись в помещении сената, он понял, что консул не примет его и в этот день. В самом скверном настроении Гондольфо вышел на улицу. «Если продать седло, — деньги будут, но как же тогда ехать домой, — думал Гондольфо. — Можно продать плащ, но кому он нужен?»

Рассчитывая отыскать несколько завалявшихся монет, нотариус стал обшаривать карманы. Его надежды оправдались — в кармане штанов обнаружилась монета в пять аспров. Хоть и скудный, но завтрак будет. Гондольфо бодрее зашагал по главной улице, а у дома синьора де Камалья свернул по направлению к погребку старого Фомы. Спустившись по каменным ступенькам, которые вели в погребок прямо с улицы, Гондольфо очутился в низком, но широком помещении со сводчатым потолком. Посетителей в погребке было мало и, получив на свои шесть аспров порцию жареных музари [62] Музари — бычки (ит.) . и хлеба, Гондольфо сел за столик. В погребок входили все новые и новые посетители. Один из них, невысокий, с черными живыми глазами, сел против Гондольфо и заказал кувшин солдайского вина. Когда смуглый сосед стал наливать вино в глиняную кружку, у Гондольфо от непреодолимой жажды задрожал подбородок. Сосед пристально поглядел на Гондольфо, затем взял с соседнего стола вторую кружку, наполнил ее и, подвинув к нотариусу, учтиво сказал:

— Не люблю пить в одиночестве. Будьте добры — составьте мне компанию.

Уже после второй кружки к Гондольфо пришло хорошее настроение и он пожелал узнать, с кем имеет честь беседовать. Сосед его, привстав, слегка поклонился и представился:

— Шомель Токатлы — купец из Москвы.

— О-ла-ла! — радостно воскликнул Гондольфо. — Я бесконечно уважаю московских людей. Тебе надо знать, что я помощник консула Солдайи, а в нашем городе есть целый и притом самый большой антибург [63] Антибург — часть города или пригород. , населенный русскими. Они называют свои поселения сурожской слободой.

— Да, да, именно слобода, — радостно поддержал Шомелька. — И какого вы мнения об этих русских, синьор?..

— Синьор Гондольфо ди Портуфино, — с достоинством ответил нотариус. — Русские люди, живущие у нас в Солдайе и здесь в Кафе, достойны всяческого уважения. Спокойный, трудолюбивый и честный народ, чего я не могу, к сожалению, сказать о моих соотечественниках. Ты знаешь главного консула Кафы Антониото ди Кабелу?' Наклони ко мне голову, и я тебе расскажу о нем кое-что…

Только к вечеру Гондольфо и Шомелька покинули погребок Фомы. Славный посланник Солдайи еле стоял на ногах. На следующий день новые знакомые снова дружно беседовали в погребке за кувшином вина. Шомелька все больше спрашивал, а Гондольфо рассказывал ему все, что знал о Кафе и кафинцах.

Оба были совершенно довольны: Гондольфо нашел человека, за счет которого можно пить сколько угодно, благо купец не любит сидеть в погребке за кружкой вина один.

А Шомелька… Шомелька Токатлы в конце недели отправил с отъезжавшими купцами дьяку Курицыну еще одно письмецо. Вот оно:

«Письмо пущено в канун Петрова поста из Кафы. Будь здоров, дьяче!

У хана в Солхате мы побывали и грамоту шертную взяли. О том тебе сам боярин Никита Васильев, наверно, уже отписал и грамоту тую переслал. Последние дни живем мы в Кафе у торговых людей наших и готовимся говорить о делах с консулом Кафинским. Пока же напишу я тебе о Кафе и кафинцах. Узнал я многое о сем от человека ихнего, коему все верить можно.

Слыхивали мы раньше, дьяче, што Кафа город токмо торговый, и говорили нам, будто здесь только покупают, продают и перепродают товары привозные. Сие неправда. Всамделе людей мастеровых в городе много и ремесла здесь процветают. Есть кузнецы, плотники, бочары, комяжники, кольчужники, седельщики, конопатчики, сапожники и швальщики. Народу нашего, русского, среди них много. Живут они в большой нужде, и обидно, дьяче, што на Москве о них ничего не знают. Сколь тут нашего русского люду — подсчитать трудно, одначе в городе стоит три русских церкви, в коих православную веру народ наш поддерживает крепко. Живут русские посредь многоязычного племени, но язык свой не забывают, обычаи блюдут и имя отчизны своей содержат в чистоте.