Аркадий Крупняков - У моря Русского

Поутру миновал ворота обоз сурожан. На возах с виноградом, фруктами, просом и вином важно восседали русские купцы. За ними — дородные купчихи с румянцем во всю щеку, выщипывая зернышки из огромных, как колесо, подсолнухов, коротали длинную дорогу.

Много тысяч возов пришло на рынок города. Кафа, ненасытная Кафа, сожрет все: иное в городе, иное погрузит на корабли и отправит в другие, дальние и близкие места. Везут на ярмарку соль, рыбу, икру, зерно, воск — свой товар. Везут заморские: опиум Бенгала, сандалово дерево Малабара, пряности и алмазы Индии, мускус Тибета. Особое место занимают ткани: восточная камка и моссульская парча, витрийский бархат и ковры — для богатых, а скамарда и букарана по восемь аспров аршин — для прочих.

Утром над рынком поднялось ослепительное солнце. Никита и Семен Чуриловы сегодня в своем лабазе с самого раннего утра. Суровское полотно идет в продажу полным ходом. От покупателей отбою нет, не купец, а они набивают цену. У прилавков Семен с приказчиками. Старый Чурилов со слугами очищает третий лабаз — переносит из него все товары в первые два. К делам торговым эта переброска касательства не имеет. Тут совсем другое: в лабазе будут ночевать люди. Множество мастеровых живут за городской стеной — в антибурге. Для них, как и для всех иногородних, вход в Кафу разрешен только днем. К вечеру пристава и стражники бездомных людей выгоняют за ворота. Если завтра начнется сполох, нужным людям в город не попасть.

А за лабазами шумит ярмарка. От храма Введения до самого армянского собора святого Сергия расставлены для продажи невольники. И женщины, и мужчины оголены до пояса. Всюду оглушительные крики:

— Вот свежая ясырь! Ясырь свежая!

— Смотрите, трогайте, покупайте!

— Хек, ты, сволочь колодная, поднимись! Покажись покупателю.

— А вот сорок мальчиков, а вот сорок мальчиков! Возьми, джаным!

— Здоровые, продаем! Работящие — берите! Сильные, как буйволы!

— Господин, иди сюда! Девочка, сладкая, как айва, кожа нежная, как у персика! Счастье найдешь на ее груди!

— Бери рабыню покорную, умелую! Дешево отдам!

— Посмотри — сотня рабов! Выбирай любого!

— Гурия рая — покупай!

Люди топчутся вокруг живого товара, щупают мускулы, гладят бедра, заглядывают в рот. Звенят цепи, слышен тяжелый, надрывный стон.

Шумит ярмарка.

У консула Антониото ди Кабелы сегодня большой и важный гость. Сам Менгли-Гирей-хан пожаловал в Кафу. Начали с посещения рынка. Ди Кабела с ног до головы одет в пурпурный бархат. На шее золотая цепь, у пояса короткий меч на золотых подвесках. Плащ темно-синего сукна. Хан в ярких шелках, надменный и суровый, словно вросший в седло. Впереди бегут дюжие аскеры и копьями раздвигают толпу, освобождают дорогу хану. Сзади телохранители консула.

Проезжая мимо рядов с невольниками, хан сказал:

— Ясыря нынче много — покупателей мало. Отчего так?

— Дороги морские опасны, великий хан. Путь через проливы оттоманы держат на запоре, /пивои товар везти некуда.

Хан промолвил: «Так угодно аллаху» — и больше за все время не произнес ни слова.

Искоса поглядывая на консула, Менгли-Гирей размышлял: «Ничто не вечно под луной. Раньше без помощи латинцев жить не могли, а теперь зачем нам латинцы, если ясырь у нас покупать не будут. Турецкий султан из Перы и Галаты выгнал их давно, приходит пора и нам подумать об этом».

В консульском дворце Менгли-Гирей переоделся в латинские одежды. Недаром до своего восшествия на престол хан жил семь лет среди генуэзцев — одежду ихнюю носить умел, по-латински говорил сносно.

Во время обеда слушал песни невольниц, наслаждался плясками танцовщиц. О важных и серьезных делах говорил с консулом шутливо.

— Ты хороший мой друг, Антониото, и я во всем помогаю тебе. Хотел ты сменить моего наместника в Кафе, я тебе позволил. А разве я перечил, когда ты задумал сменить епископа Тер-Ованеса и отдать кафедру Тер-Карабету? Не перечил.

— Но Карабет достойнее…

— Скажи — богаче. Мне ведь все известно. Ты получил от него две тысячи червонцев и…

— Видит бог…

— Я не знаю, что видит бог, но нашему аллаху стало известно, эти червонцы в твоем поясе. И не только эти… Ладно, ладно. Я ведь не упрекаю. Я только хочу сказать, что делаю для тебя много, а ты для меня очень мало. А теперь я скажу тебе самое главное, ради чего я приехал в твой дом. От моих верных людей стало известно мне, что завтра в городе начнется калабаллык. Восстанут грязные скоты, хаммалы и прочий сброд. И поведет их капитан Леркари.

— Твои верные доносители, мой хан, говорят неправду. Капитан Леркари более недели тому ушел со своим кораблем в Геную и, может быть, теперь сидит в плену у турок. Ему вряд ли удастся проскочить проливы. А без него плебеи не начнут.

— На все воля аллаха. А вдруг они поднимут оружие?

— На свою голову. Не проходит ни одного лета без того, чтобы чернь не волновалась. У нас, слава всевышнему, есть множество способов обуздать бунтовщиков. Кой-какие меры мы уже приняли.

— Слыхал ли ты о разбойнике Соколе? Говорят, у него под рукой пятьсот человек. Он тоже обещал прийти завтра в город.

— Я этому не верю. О Соколе я слышу с самой весны, но никто ни разу не видел его ни в нашем городе, ни в окрестностях.

Менгли разгневался. Ему, чьи слова священны, — не верят! Стоит ли дальше вести разговор? Он хотел помочь кафинцу, как другу, а тот… пусть же теперь сам выкручивается.

— Пусть судьба решит то, что неподвластно решать людям. Давай будем веселиться.

Поздно вечером Менгли-Гирей оставил город и ускакал со своими верными аскерами по направлению к Сол-хату.

Горожане провожали осенний праздник. На улицах бродили пьяные стражники, стучали тупыми концами копий в ставни домов — приказывали гасить свет. У городских ворот, уже закрытых на ночь, дремали, навалившись на алебарды, захмелевшие постовые.

День 14 октября уходил в ночь, пошатываясь от хмеля, усталости и веселья.

На Кафу лениво спускались сумерки. Подрумянилась закатом светлая цепь горных вершин. К ночи румянец блекнет, горы становятся алыми, с фиолетовым налетом.

За городскими предместьями — мелкий лес вперемежку с неровными прогалинами и холмами. С бугров рваными хвостами сбегают глубокие овражки. Столетиями вымывали их бурные дождевые потоки, с каждым годом становились они глубже и извилистее.

На дне самого длинного оврага расположил атаман людей. Сам поднялся на холм. Перед ним открылись очертания крепостных стен, церквей и мечетей.

К Соколу подошел Ивашка с Андрейкой. Мальчонка исподлобья взглянул на атамана.

— Привел к тебе ватажника, — сердито произнес Ивашка. — Ослушался твоего приказа. Велено оставаться у Камня, а он вон где!