Булат Окуджава - Глоток свободы

Мелькали мимо просыпающиеся деревеньки и барские дома, и грустные кладбища, утопающие в сугробах, и веселые церквушки, каждая на свой лад, на свой манер.

Подпоручик Заикин скорбно покачивался на сидении перед нашим героем, у которого все надежды поспать в дороге разом схлынули, едва только их усадили в одни сани. Это произошло еще там, в крепостном дворе, и ротмистр Слепцов, адъютант генерала Чернышева, которому было поручено возглавлять предприятие, уселся рядом, и они понеслись в первой кибитке. Теперь два офицера покачивались перед Авросимовым, один в ручных и ножных цепях, другой — вольный. На подпоручике была его обычная военная форма, так что, ежели отвлечься от цепей, можно было бы представить, что это он, Авросимов, арестован, а два молчаливых офицера сопровождают его неведомо куда. Дорога вилась бесконечно, воистину — в неизвестность. Так, разглядывая обоих офицеров, предаваясь всяким размышлениям, которые в нем рождала дорога, наш герой внезапно вздрогнул, пораженный странной мыслью. Действительно, оба офицера, и конвоир, и пленный, были поразительно меж собой схожи, если не считать одеяния. Оба молодые, с лихорадочным румянцем на щеках, одинаково задумчивые, даже печальные. Пожалуй, ротмистр был несколько постарше, но эта разница не мешала видеть в них братьев.

Минуло часа два, как вдруг ротмистр Слепцов наклонился к пленнику и принялся, орудуя маленьким ключом, сымать с него цепи, которые, робко позвякивая, смирно укладывались на сиденье рядом со своим недавним обладателем.

Авросимова поразила эта процедура, и все, все, все минувшее, милостивый государь вы мой, снова показалось ему игрой, которую вот сейчас почему- то решили прекратить, дабы не зайти слишком далеко.

— Благодарю вас, — сказал Заикин с недоумением, растирая запястья.

— Так вам как будто полегче, — смущенно улыбнулся ротмистр.

«Слава богу, подумал наш герой с облегчением, — как хорошо-то стало. Ах, так бы вот всегда! — и он взглянул на подпоручика: — Господи, как же он на сестрицу свою похож! Так же горд и нежен».

Авросимов глубоко вздохнул, и оба его попутчика тотчас же на него воззрились.

— Кабы ничего этого не было, — сказал наш герой дрогнувшим голосом, — ну этого всего… Ну там всего этого печального происшествия… а кабы мы могли с вами вот так запросто отправиться втроем… ну, скажем, к вам, господин ротмистр, в имение, ну и там нас, натурально, ждут…

Заикин насупившись глядел в оконце.

— …Погода чудесная, — продолжал Авросимов, вдохновляясь. — Стол накрыт. Милые люди выходят встречать нас. Все нам рады. Могло бы и так случиться.

— Вы поэт, — засмеялся ротмистр.

Тут наш герой поглядел на подпоручика и подумал, что, может, и неучтиво так-то вот разглагольствовать, когда у человека горе, хотя он с самыми добрыми намерениями, от глубины сердца, старается развлечь этого человека в беде… Да кто этого знает, в самом-то деле, виноват ли он? Может, он как лучше хотел, а его в злоумышленники записали… Ах, господи боже мой, хоть бы кто ответил, не томил бы!

— Нет, уж вы продолжайте, продолжайте, — попросил ротмистр, — вы уж с подробностями, что да как, тем более, что нам действительно через мою усадьбу проезжать…

Тут Заикин снова с недоумением быстро глянул на ротмистра.

— Да, да, — сказал Слепцов торопливо, — мы там и ночлег устроим, господа. Зачем же нам в ямской избе душиться?

И снова наш герой заметил недоумевающий взгляд подпоручика, а сам и вовсе преисполнился к ротмистру расположением, ибо вдруг так легко и просто недавние несчастья отступили, и легкое облачко тревоги, которое вот уже несколько дней висело над Авросимовым, причиняя боль, тоже вдруг рассеялось, как и не было.

— Да продолжайте же, — сказал ротмистр. — Покамест вы все точно предусмотрели. Интересно, как у вас дальше получится. Вы и на картах гадать умеете?

— Нет, — засмеялся наш герой. — Это так, совпадение…

— Жаль, — искренне пожалел ротмистр, — мы бы славно вечер провели… Однако продолжайте, сударь, покорно вас прошу.

Авросимов задумался на мгновение.

— А что, может, вы и дом мой опишете? Ну-ка, интересно…

Наш герой, втянутый в игру, напрягся и вдруг увидел явственно перед собой на зеленом взгорке белый помещичий дом, окруженный столетними липами, и красную крышу, проглядывающую сквозь пышную листву. Под взгорком едва колебался пруд, по которому скользили белые лебеди…

— Полноте, — удивился ротмистр, — вы разве у меня бывали?!

Пламя всевидения охватило нашего героя. Он засмеялся.

— А откуда же зелень-то, сударь? — спросил ротмистр. — В январе!

— Да я так увидел, — сказал наш герой. — А что?

— Да нет, все правильно, сударь… Вот только, пожалуй, лебеди…

Печаль сползла с лица подпоручика, и было видно, что он с живейшим интересом прислушивается к разговору своих спутников.

— Ну, дальше, — попросил ротмистр. — Подъезжаем, и что же?

Авросимов вновь погрузился в угадывание. Зелени уже не было. На запорошенном снегом крыльце толпилась дворня. Они вылезли из кибитки. По белым ступеням начали подниматься на крыльцо, обрамленное шестью колоннами, на которых покоился белый портик с облупившейся штукатуркой. Среди дворни, молчаливо приветствующей барина, Авросимов вдруг различил господские лица: какие-то немолодые дамы, барышни с расплывчатыми лицами, кавалеры — то есть их было даже больше, нежели простых людей, то есть они-то как раз и стояли молчаливым полукругом, а дворня была малочисленна, и она жалась к стеночке, к стеночке…

— Все правильно, — засмеялся ротмистр с еще большим изумлением, — только колонн — восемь.

А что это за барышни — понять не могу? Какие там барышни вам померещились?

— Милодора, — сказал Авросимов в пространство.

— Почему Милодора? Кто такая Милодора?

— Я и вашу сестрицу вижу там, — сказал наш герой Заикину.

Тот помертвел весь, передернулся бедный подпоручик, провел ладонями по щекам, но попытался улыбнуться все же.

— Ну, дальше, дальше, — нетерпеливо сказал ротмистр. — Ну, стало быть, приехали, так? Ну теперь пропустим лобызания и всякие там разговоры на крыльце… Ладно, пусть Милодора и сестрица господина Заикина… Вошла в дом, да? Что же видим мы перед собою? Ну говорите, сударь…

Нашему герою предстояло тешить уже не только ротмистра, но он и сам теперь заигрался так, что и остановиться не мог, и воображение его, все более и более распаляясь, распахивало перед ним картины, одна другой невероятнее.

— Тут мы входим в дом, — сказал Авросимов с улыбкою, полною тайны, которая давно уже не озаряла его лица. — Сбрасываем шубы, а должен вам сказать, что вечер близок, и несут свечи, и мы усаживаемся в гостиной у горящего камина…