Томас Стриблинг - Мегафон

— Вот я и задал, — улыбаясь, сказал Каридиус.

Девушка смотрела ему прямо в лицо, и глаза ее казались темносиними, как анютины глазки.

— Так вот. Я просила мистера Крауземана о другой работе.

— О другой работе? — воскликнул Каридиус, слегка испуганный. — Для кого?

— Для меня… просила найти мне другую работу.

Каридиус смотрел на нее, не понимая.

— Вы… вы ищете другую работу?

Девушка жалобно посмотрела на него.

— Да.

— А чем вам здесь плохо? Разве вы перегружены работой? Ведь вы… редко приезжаете с самого утра, а не успеете приехать, как повернетесь — и опять домой!

— Я знаю, я ужасно мало времени уделяю работе. Я часто думала о том, что следует проводить здесь больше времени.

— Да я не жалуюсь… я просто… хотел сказать, что не могу упрекнуть себя в том, что заставляю вас слишком много работать.

— Да я совсем не работаю, — махнула рукой девушка.

— Может быть, дело в оплате?.. — спохватился он вдруг. — Кстати, вторая половина вашей собаки могла бы итти как мой багаж, если бы мы летали с вами вместе туда и обратно.

— О господи, — воскликнула мисс Литтенхэм, — есть о чем говорить!

— Тогда из-за чего же вы меня бросаете! — крикнул совершенно убитый Каридиус.

Вид у него был такой несчастный, что девушка чуть не взяла его за руку.

— Я хочу уйти, потому что уже составила себе достаточно ясное представление о том, что делает член Конгресса.

— Да, конечно, — растерянно проговорил он, — вы уже научились прилично работать.

— Разве вы не понимаете, — сокрушенно покачала она головой, — что для меня это самый подходящий момент, чтобы перейти на другую службу?

— Совсем не понимаю.

— Я ведь хочу изучить все, к чему имеют отношение дела моего отца! А они имеют отношение решительно ко всему.

Необъятность задачи, которую поставила себе мисс Литтенхэм и явная необходимость все быстро усваивать, и, не теряя времени, переходить от одного дела к другому, дошли, наконец, до сознания Каридиуса:

— О-о! Понимаю, понимаю! Что же я рад, что хоть чем-нибудь был вам полезен. А чем… чем вы намерены заняться в ближайшее время?

Мисс Литтенхэм подавила свое огорчение и начала деловым, бодрым тоном:

— Я подумываю о том, чтобы поступить в канцелярию какого-нибудь сенатора и познакомиться с работой Верхней палаты. А после этого я намерена поработать в канцелярии Министерства иностранных дел, если бы там удалось устроиться, либо в Торговой палате Соединенных Штатов. А скажите, вы справитесь здесь без меня?

— Да не знаю… если вы очень скоропалительно уйдете… Конечно, бываете вы здесь редко, но все-таки что-то делается.

— А вот племянница мистера Бинга, та еще реже меня бывает. Она числится его стенографисткой и получает жалованье, а не была в Вашингтоне уже двадцать шесть лет.

— Да я и не жалуюсь. Это уж так принято, что члены Конгресса берут своих родственников к себе в курьеры и секретари, и те регулярно получают жалованье, никогда здесь не показываясь. Но вы — другое дело. Вы здесь что-то делаете, и мне будет недоставать вас. По правде говоря, я… я не знаю, как я обойдусь без вас… — Он грустно посмотрел на нее. — Когда вы уходите — завтра или уже сегодня вечером?

— О, ни сегодня, ни завтра! — укоризненно воскликнула девушка. — Я просто заблаговременно предупреждаю вас, как полагается. У вас будет достаточно времени, чтобы найти другого секретаря. Я научу ее, как надо вести канцелярию. Я не хочу повредить вашим делам. Ведь подумать только — почти двадцать процентов всех дел в Америке так или иначе связаны с акциями отца, и если я напорчу в каком-нибудь деле, значит, по существу, я поврежу своей семье.

Каридиус ничего не ответил. Наступило томительное молчание.

— Знаете что, — воскликнула мисс Литтенхэм, осененная внезапной мыслью. — Мистер Крауземан предложил устроить меня к сенатору Лори после того, как тот будет переизбран. — Она замялась и с сомнением покачала головой. — Нет. Не думаю, что из этого что-нибудь выйдет.

— Почему не выйдет? Что может помешать вам устроиться у него? — уныло спросил Каридиус.

— О, это-то выйдет… я не об этом думала. Я думала о вас… но навряд ли это удастся…

Каридиус тщетно пытался понять смысл ее недомолвок:

— Вы хотите сказать, что вряд ли смогу получить работу в его канцелярии?

Мисс Литтенхэм улыбнулась лукаво, но очень дружелюбно:

— Нет… не совсем… мне пришло в голову… что если бы на выборах в Сенат… вы выставили свою кандидатуру… и получили его место… тогда я могла бы остаться при вас… и в то же время изучить работу сенатора.

У Каридиуса екнуло сердце.

— Как же я могу выступать против своего коллеги из Сената… против такого достойного и верного слуги народа! Нет, нет!

— Я, видите ли, думала только о том, какое это доставило бы мне удовольствие! — призналась мисс Литтенхэм, чуть зарумянившись.

— Удовольствие взаимное… я был бы так рад, если бы вы остались у меня… Но скажите, почему вы все это делаете? Другие девушки этим не занимаются.

— Неамериканские занимаются.

— Что вы хотите этим сказать?

— Вы не будете смеяться надо мной?

— Что вы, конечно, нет! — воскликнул Каридиус.

— Вы слыхали о Берте Крупп?

— Слыхал.

— Ну, так вот… серьезно, вы не подумаете, что я дура?

— Да нет же… говорите.

— Вы знаете, что она управляла заводами своего отца в Эссене?

Каридиус утвердительно кивнул головой и сочувственно посмотрел на девушку.

— Мой брат мало интересуется делами, и отцу кажется, что наша семья как будто утрачивает прямой контакт с тем, что мы имеем. А брат говорит, что это не важно — утрачивает или не утрачивает, потому что на то существуют специалисты, которым за это платят. Вот я и решила последовать примеру Берты Крупп! — Она опустила голову и посмотрела на него из-под тонких, изогнутых бровей, повидимому, выщипанных. — Вы, должно быть, думаете, что я самая дерзкая девчонка во всей Америке?

Каридиус уныло развел руками. Ему хотелось приласкать ее, утешить; какая, в самом деле, непосильная задача — взять на себя заботу о состоянии в двести миллионов долларов!

— Нет, нет, Мэри! Я считаю вас самой смелой, самой отважной… Ах, Мэри, я хотел бы занять место сенатора Лори и хоть на короткий срок стать вашим спутником на этом трудном пути.

— Ну, может быть, это не так уж дерзко с моей стороны, но затея во всяком случае безнадежная. Америка — не место для упроченных состояний.

— Как, я всегда считал, что в Америке составить состояние легче, чем где-нибудь.

— Составить — да, но не упрочить. Понимаете, в Германии существует диктатор, на которого можно положиться. А здесь у нас нет никакой постоянной опоры. Возьмите Крауземана; в любой день его махинации могут провалиться. Возникнет какое-нибудь популярное движение и сомнет его в два счета. Он, правда, сейчас же вскочит на ноги и заявит, что это движение он сам организовал… — Она помолчала, потом начала снова: