Валерий Поволяев - Северный крест. Миллер

Высокое совещание пришло к выводу, который отменял все запланированные погромы: Горгулов в связи с русскими эмигрантскими кругами не состоит, он является агентом Коминтерна.

Семенов, узнав об этом, невольно порадовался за проницательного Гукасова, сумевшего разгадать мысли французских министров.

Более того — в Елисейском дворце появился бывший президент Франции Мильеран [36], он приехал, чтобы отдать дань погибшему Думеру, и дал интервью сразу нескольким журналистам, в котором заявил, что знает точно: Горгулов — агент Коминтерна.

Это утверждение Мильерана растиражировали все французские газеты. Однако особое ликование оно вызвало в редакции «Возрождения» — в костёр травли большевиков, которую вела эта газета, была подброшена не жиденькая охапка хвороста, а целое бревно.

Гукасов оживился, потёр руки.

— В последнее время газета наша приносила мне одни убытки, — сказал он, — надеюсь, что историю с Горгуловым мы раскрутим так, что газета будет приносить не убытки, а доход. — Призывно вскинув одну лохматую бровь, он скомандовал Семенову: — Срочно пошлите на квартиру к Мильерану корреспондента. Пусть он выведает всё, что знает этот старик.

Поехать к Мильерану пришлось Мите Глотову.

Поднимаясь на лифте к бывшему президенту, Глотов неожиданно вспомнил фразу, которую произнёс после ожесточённого спора с Семеновым поэт Ходасевич [37]: «Логика у этого человека железная, а точка отправления — дурацкая».

Большевиков Мильеран не любил, наверное, так же, как и шефы Мити Глотова Миллер, Гукасов и Семенов, выступал в печати с разными заявлениями — но и не больше. Доводить свои заявления до ума, чтобы планы воплотить в жизнь, у Мильерана не хватало пороха... Частично из-за тактических соображений, частично, как понимал Глотов, из-за лени.

Мильеран оказался много старее, чем он выглядел на снимках, широко публикуемых в печати: сгорбленный, хотя ещё довольно крепкий, с жёсткими белыми волосами, торчащими на голове подобно большой щётке, с живым взглядом. Экс-президент встретил Митю в кабинете, куда того пригласил лакей, и первым задал гостю вопрос, ответ на который Митя и сам хотел услышать от хозяина:

— Скажите, а кто он такой, этот Горгулов?

Митя смущённо пожал плечами, объяснил, что Горгулов происходит из простой казачьей семьи, родился на Кубани, в столице Лабанской. Вот, собственно, и всё, что он о Горгулове знает. Пишет стихи. В эмигрантской среде никаким авторитетом не пользуется... Что ещё? В Праге окончил медицинский факультет, но как иностранец разрешения на практику не получил. Состоял в переписке с писателем Куприным. Создал крохотную Всероссийскую народную крестьянскую партию. Эмблема партии — две косы, сосна и череп. Себя Горгулов выспренно именовал «одиноким одичавшим скифом». Больше Мите о Горгулове не было известно, о чём он искренне сказал Мильерану.

— Родился, говорите, на Купани?

— Да, на Кубани.

— Купань, Купань, — пошевелил губами Мильеран, запоминая это слово. — А какое отношение Горгулов имеет к Коминтерну? — неожиданно спросил он.

— Этот вопрос редакция хотела бы задать вам, господин сенатор (Мильеран был сенатором, поэтому Митя его так и назвал), вы сказали, что Горгулов — агент Коминтерна, и мы хотели бы узнать об этом подробнее.

Мильеран густо, очень смачно захохотал. Видимо, этот сатанинский смех входил в набор атрибутов, которыми он пользовался в своей политической деятельности.

— Я просто повторил то, что было сообщено Министерством внутренних дел, и только, — отхохотавшись и откашлявшись в надушенный батистовый платок, сказал он. — Больше я ничего не знаю. Совершенно ничегошеньки.

— Немного, — сожалеюще вздохнул Митя. — Хотелось бы больше.

— Знаю ещё то, что при обыске у него нашли тетрадь, где на обложке было написано: «Доктор Павел Горгулов, глава русских фашистов, убивший президента Французской Республики».

— Это свидетельствует о том, что он замышлял убийство Думера давно.

— Министр внутренних дел ещё сказал мне, что на допросе Горгулов признался в том, что вначале собирался убить полпреда Довгалевского, но потом сменил цель — решил застрелить английского короля, затем вновь сменил цель, задумав убрать бедного Думера. А о Коминтерне у меня, молодой человек, действительно нет никаких сведений.

— А мы думали, что сумеем узнать от вас подробности.

— Никаких подробностей, как видите, нет.

Митя Глотов был аккредитован от редакции и на судебный процесс. Суд был обставлен со средневековой пышностью, особенно производили впечатление судьи в красных мантиях — люди с белыми от важности глазами и с торжественно онемевшими лицами, будто они вершили что-то историческое.

Горгулов на всех, кто явился на процесс, произвёл отвратительное впечатление. Он явно гордился тем, что убил президента страны, давшей приют тысячам русских беженцев, голос его был полон пафоса, а крупное квадратное лицо налито кровью. Перед тем как что-то сказать, он выкрикивал громко, с надрывом:

— Франция, слушай меня! — и лишь после этого нёс какую-то мелкую, ничего не значащую чушь.

Себя на процессе он называл «зелёным фашистом», говорил о том, что Россией будущего должна править «зелёная диктаторская тройка», главного из этой тройки надо величать «гражданин диктатор», а его двух заместителей — «граждане поддиктаторы», и так далее все речи в подобном роде.

Узнал Митя и такую деталь, что Павел Горгулов был отчаянным игроком в казино. В частности, в Монако он проиграл все деньги, что у него имелись.

Процесс над Горгуловым шёл три дня, после чего бывшего кубанского казака приговорили к высшей мере, как это было принято говорить в Советской России, на казнь пригласили зрителей, как в театр, — по билетам.

В редакцию газеты «Возрождение» также пришёл один билетик. Семенов повертел его в руках и сказал Мите:

— Вы у нас стали самым крупным специалистом по Горгулову, вам и идти.

Митя отказался:

— Нет!

На казнь пошёл сотрудник редакции по фамилии Чебышев — бывший прокурор Московской судебной палаты, гордившийся прежней своей дружбой с покойным Врангелем.

В «белую идею» Чебышев верил, как в силу золота, не меньше — видимо, Врангель сумел ему эту веру внушить на все оставшиеся годы. Тяжёлый, плотный, Чебышев неуклюже передвигался по комнатам редакции, рассыпая всюду перхоть, густым слоем скапливающуюся у него на пиджаке.

Когда Чебышев вернулся с казни в редакцию, у него спросили:

— Ну и что?

— Ничего, — спокойно ответил тот, — отрубили голову и унесли куда-то в корзине, а меня оставили один на один с вопросом...

— С каким вопросом?

— Был ли Горгулов большевиком или не был?