Виктор Бакинский - История четырех братьев. Годы сомнений и страстей

— Возможно, в них говорит один лишь социальный инстинкт, стихийная озлобленность, и они не думают о будущем, — несмело сказал Илья. И видно было, он хотел окончания спора, слишком тяжелого для него.

— У них есть ин-стин-кт, а в тебе его нет? — ловил его на слове отец. — В народе говорят, смеются: «Хоть с голоду пухнем, да на воле живем». «Жить по воле — умереть в поле». Да это кой для кого страшненький смех. Не говорю о том: людям равенство в имуществе подавай. Временное правительство не дало ничего: ни мира народу, ни земли крестьянам…

— Идея равенства более всего пленяет массу… Но это только кажется, что в ней, в этой идее — разрешение всех вопросов, — отвечал Илья и замолкал надолго. А отец мрачнел, Илья словно ускользал от него…

Провожая Илью, отец заметно смягчился, но в крупных, резких чертах его была слишком явная скорбь. А мать — мать была неизменно ласкова с Ильей, словно ее не касались эти разговоры, хотя отец ей был более понятен, нежели Илья. И братьям понятнее был отец. Но и к Илье лежало сердце. Противилось оно отлучению сто от семьи, ибо он заметно был одинок!

Разлука с домом, с Верочкой на этот раз была для Ильи такой тьмой непроглядной, какой не бывала никогда. Он удивлялся даже: как мог он ранее не ценить хотя бы некоторое благополучие Верочки и возможность встречи? Конечно, всегда опасно надолго расставаться с любимой. В тот первый отъезд он надеялся на скорую встречу. А теперь?.. Ничто не говорит, каков будет завтрашний день.

Наступила золотая осень, затем листопад. Сад облетел. Верочка выходила к калитке и смотрела на дорогу, не покажется ли почтальон. Она знала: если письмо Ильи попадет отцу, то этого письма ей не видать.

Четырнадцатого августа Астраханская объединенная социал-демократическая организация, созданная в марте, раскололась, и большевики — их насчитывалось более ста человек — создали свою организацию, которая быстро стала расти. С каждым днем увеличивалось и влияние большевиков в Астраханском Совете рабочих, солдатских и казачьих депутатов.

Четырнадцатого сентября расширенное заседание Астраханского Совета решило передать всю власть в губернии Советам, организовать вооруженные рабочие дружины — Красную Гвардию, землю передать трудовому крестьянству, фабрики, заводы, промысла — рабочим. Накануне неведомые люди избили губернского комиссара от Временного правительства, и тот вскоре сбежал из города вместе с начальником губернской милиции, а члены Продовольственного комитета попрятались от гнева толпы на чужих квартирах. Те же неведомые люди в конце сентября начали громить государственные винные склады, однако военная секция Совета остановила погромы, навела порядок. Казачьи верхи в сентябре отозвали своих представителей из Совета.

Бурей пронеслась по городу весть о свержении Временного правительства. А потом стали приходить известия из Москвы, из других городов. Новая революция распространялась все шире. И имя Л е н и н отныне было у всех на устах.

В Астрахани все напряглось, словно перед последним отчаянным усилием. Радость и смех, плач, озабоченность перед неведомым завтра, горячий порыв и проклятия — разгорелись человеческие страсти.

На улицах покачивались в седлах казачьи разъезды. Гулко вышагивали, зорко осматриваясь, красногвардейские, солдатские и казацко-офицерские патрули. И одни горожане уклонялись от солдатского, другие — от казачьего патруля. Жизнь текла странно и беспокойно, водоворотами, и куда эти водовороты должны были совлечь?

Солдаты расквартированного в городе 156-го пехотного полка были на стороне рабочих. Командиром полка был выбран большевик.

Семнадцатого ноября в городе возник Центральный стачечный комитет. В конце месяца он объявил всеобщую забастовку в поддержку рабочей власти. В начале декабря под руководством большевиков при Астраханском Совете был создан Военно-революционный комитет. В Красной Гвардии к январю было пятьсот человек.

В городе стояла казачья бригада под командой полковника Аратовского. Бригаду составляли три казачьих полка, батарея, запасная сотня, отделение конского запаса, войсковые мастерские. И казна войскового круга была немалая: 700 тысяч рублей. В начале января казачьи разъезды по десять — двенадцать человек во главе с офицером появлялись на улицах регулярно. Это была угроза… А в город стекались за последние месяцы офицеры и враждебно настроенные к революции со всего Поволжья.

Астраханский Совет постановил конфисковать казну войскового круга, а Военно-революционный комитет — к 13 января разоружить офицеров и казачьи части. На 15 января назначен был первый губернский съезд Советов.

Казаки и офицеры наметили было выступление на 6 января. Они не были еще готовы и отложили… И однако в ночь на 12 января офицеры на улице зарубили командира роты порядка Астраханского Совета и выстрелом из пушки возвестили начало мятежа. Центральный стачечный комитет в тот же час гудками заводов и колокольным звоном призвал рабочих в Крепость и в порт. Военно-революционный комитет возглавил вооруженную борьбу против мятежников.

Николай Алексеевич Гуляев изредка появлялся дома вместе с Фонаревым, который ныне ходил перепоясанный пулеметными лентами и с наганом на боку, но больше пропадал в Крепости.

В один из ноябрьских дней Николай Алексеевич, немногословный, но быстрый в действиях, прикурив от зажигалки, осветившей его смуглые, обросшие щеки, большие чуть выпуклые глаза, сказал жене отрывисто:

— Сегодня освободи крайнюю комнату. Для Рабочего комитета.

Крайняя комната, самая большая в квартире, ранее сдавалась жильцам, а теперь пустовала. Она почти не отапливалась, и там стояли лишь два сундука, шкафчик да разные кадки, наполненные кислой капустой и солеными огурцами. Уже к полудню все это имущество мать с детьми переправила в чулан, а под вечер рабочие привезли жалкую мебелишку, и профсоюзный комитет разместился.

В этом комитете народ толпился с утра до вечера. Приходили и старые, угрюмоватые рабочие, и молодые парни, толкавшие друг друга под локоть. Веранда содрогалась от стука сапог, а грязь не обмести было никаким веником. И сперва просто так ходили — в рваных шинелишках, в матросских бушлатах или штатских пальтишках, а вскоре стали появляться с винтовками, с пистолетами и гранатами за поясом, и соседи говорили: «Теперь мимо Дусиной веранды и проходить страшно». А мать думала: не на свою ли голову решилась она пустить этих людей?

На второй неделе января вдруг опустел Рабочий комитет в квартире Гуляевых. И отец вместе с Фонаревым ушел второпях, пообещав вернуться — и не вернулся, застрял в Крепости. А на рассвете на Артиллерийской, прячась за выступами домов, стояли казаки и офицеры, и вдоль улицы жужжали пули. День был морозный, синий, в такой день хотелось на волю!.. И как-то не верилось, что это война, и пришла она в каждый дом! Все переменилось неузнаваемо, враз. Возможно, и отец не думал, что все начнется этим зимним утром, если обещал заглянуть домой.