Джордж Грин - Страж

— Этого ребенка или этих детей, называй как хочешь, забрала с собой повитуха, и больше их никто не видел. Говорят, что они обладают магической силой. Это… существо родилось от мертвого отца и умирающей матери, у него три разума в одном теле, и все, что ему осталось от матери, — это проклятие Кухулину. Они нанесут большой вред Ольстеру — я это вижу.

Он сделал паузу. Я ждал, но, похоже, его охватило состояние, близкое к трансу, и он витал где-то далеко. Я прокашлялся. Каффа заморгал, и снова вернулся к реальности.

— Это должно меня беспокоить? — спросил я.

Он взглянул на меня.

— Возможно, ты так не думаешь, — он улыбнулся. — У меня был сон, и во сне я увидел, что вскоре дочери Калатина придут к тебе, — он вскинул брови. — Вижу по выражению твоего лица, что ты не особо веришь в сны.

Я промолчал, а он встал и, когда я тоже встал, положил мне руку на плечо.

— В прошлом мне приходилось ошибаться, и, несомненно, такое возможно и в будущем. Надеюсь, что я ошибаюсь и сейчас. Но, если бы я не сказал об этом тебе, мое сердце было бы неспокойно, — его рука сжала мое плечо с неожиданной силой. — Прости старика за то, что побеспокоил тебя.

Я пробормотал что-то благодарственное и ушел.

Прямо возле дверей я встретился с Улинн и почти сразу же позабыл о словах старого жреца, но вскоре мне пришлось о них вспомнить.

В одно прекрасное утро король проснулся после очередной оргии и бросил затуманенный взгляд на окружавший его хаос. Я очнулся на несколько минут раньше и лежал, сосредоточив все свои усилия на том, чтобы не шевелиться. Король с грохотом стащил сапог с дубового стола, заставив мои глаза приоткрыться на ширину волоса, чтобы в них попадало как можно меньше слабого света, вонзавшегося в мой мозг с безжалостностью стилета. Даже для моего отупевшего разума было очевидно: Конор не увидел ничего, что хоть чуточку порадовало бы его. Зрелище множества спящих упившихся воинов, валявшихся среди остатков ночного пиршества, раньше никогда его не раздражало, но ведь власть производит на человека совершенно необычайное воздействие. Спросите об этом хотя бы Калигулу, а также Тиберия.

Король был в ужасном настроении, но голос его вовсе не пострадал.

— Вставайте!

По меньшей мере человек двенадцать немедленно вскрикнули от неожиданности, проклиная его или умоляя не вопить так громко. Конор нахмурился и закричал снова, еще громче.

— Вставайте! Вы — вонючая немытая груда трусливых завсегдатаев сортиров. Я что — сам с собой разговариваю? Есть ли в этом зале среди вас хоть кто-то, похожий на мужчину? Луг знает, что здесь нет ни одного человека, даже отдаленно напоминающего настоящего героя. Вы — сборище тупоумных косомордых ублюдков, помесь ведьм и впавших в старческий маразм свинопасов! Никудышные невежественные осквернители ночных горшков! А ну-ка поднимайтесь!

Конор, несомненно, знал, о чем говорил, но в последней тираде не было никакой необходимости. Он стал на длинный главный стол и пошел вдоль него, рыча, как Стентор [9] Стентор — в греческой мифологии («Илиада») воин, способный кричать так же громко, как кричат одновременно пятьдесят человек. , и раздавая пинки всем, кто оказывался на его пути. Кутилы, заснувшие прямо за столом, существенно пострадали, но те гуляки, которые задолго до этого предусмотрительно свалились под него, оказались в относительной безопасности. Однако в то время как люди, устроившиеся возле стола, вопили и в панике пытались уклониться от его разящих сапог (причем некоторые умоляли его успокоиться, а другие огрызались), те, кто проснулся под столом, попали под град чаш с прокисшим вином и кусков жирного мяса, а в одном случае на кого-то даже и помочились сверху. Таким образом, за несколько мгновений зал наполнился какофонией голосов, а сонные и полупьяные мужчины пытались сообразить, кто их атаковал, где находится враг, где же, о проклятье, их мечи и что это за страшный шум, из-за которого невозможно хоть слегка проспаться?

Я откатился подальше от источника опасности и прислонился к стене. Моя голова раскалывалась, и я твердо намеревался сидеть не шевелясь (если меня оставят в покое), пока в ней не прояснится. Король продолжал бушевать, причем каждый его выкрик отзывался в моей бедной голове с силой мечей, ударяющих о металлические щиты, но я хотя бы находился вне пределов его досягаемости.

— Вы — разжиревшие каплуны! — гремел король. — Упившиеся ледащие ничтожные слабосильные навозные жуки! У любого мальчишки больше гордости, ума и способностей быть полезным Ольстеру, чем у всех вас, вместе взятых! Я бы не пустил вас даже в свинарник, чтобы не обидеть блох, живущих в соломе, не говоря уже о возмущении и удивлении свиней, если бы им пришлось с вами общаться! Вы — фоморские глисты! Какой вообще от вас толк? Все остальные ирландцы насмехаются над Красной Ветвью. Так называемые герои превратились в самодовольных ничтожеств! Они уже не пьют для храбрости, они пьют для того, чтобы забыть, что они — лишь тени тех, кем были раньше!

Его слова начали проникать в сознание присутствующих, и я попытался понять, к чему же Конор клонит. Калигула или Нерон могли безнаказанно проклинать даже своих лучших воинов, зная, что у тех нет выбора, кроме как молча слушать, но кельтский король — это не римский император. Он всего лишь первый среди равных. Его положение обеспечивает ему почет и уважение, но ему необходима поддержка сторонников, чтобы не лишиться этого положения. Конор оскорбил мужское самолюбие своих воинов, что во многих странах было бы достаточной причиной для поединка, но бойцы, собравшиеся в то утро в зале Красной Ветви, неоднократно доказывали, что не нуждаются в поводах для схватки, но всегда готовы к ней — хотя бы ради развлечения. С другой стороны, я всегда считал короля человеком умным и надеялся, что он знает, что делает.

— Все вы перепившиеся свиньи, жалкие трусы! Пожиратели падали, пиявки, черви, паразиты! — кричал король, почти сорвав голос. — Когда последний раз кто-нибудь из вас убил врага Ольстера? Я не говорю об убийстве в пьяной драке собутыльника. Кто из вас защитил честь Ольстера на поле битвы?

Наступила пауза, во время которой слышно было только злобное бормотание и лязг мечей, извлекаемых из металлических ножен. Через некоторое время Конор снова заговорил, но уже более спокойно, однако с таким сарказмом, который даже меня, не относившегося к воинской братии, заставлял ощущать себя весьма неуютно.

— Я не слышу никакого ответа. Может быть, вы забыли не только искусство боя, но и обычную речь? Я спрашиваю, кто из вас последним убил противника в бою? — уже почти шептал он. — Почему вы молчите? Потому что сделали нечто полезное так давно, что уже не помните, когда это было? А может, я все время спал, пока мои храбрые герои уничтожали всех врагов Ольстера, так что уже нет никакой нужды отправляться на поиски тех, кто крадет наш скот, охотится за нашей дичью, сжигает наши поля, берет в плен наших женщин? Так ли это? И разве по этой причине вы все сейчас пьянствуете здесь? — снова возвысился его голос, рука одним взмахом обвела всех присутствующих, в том числе и меня, а нога в нетерпении притопнула но столу почти танцевальным движение. — Тогда я очень рад! Идите сюда, снова наполним наши кубки и начнем пировать, потому что у Ольстера больше нет врагов и мы сможем насладиться миром и полной безопасностью.