Николай Шадрин - Сестра милосердия

То, что дед собрался делать, называлось «запой». Предварительная выпивка перед помолвкой и свадьбой. Комедия! Анна выросла в богеме, любила атмосферу безалаберности и веселья. И на свалившееся сватовство смотрела как на шутку, на игру.

Она редко бывала в дурном настроении. Все ее радовало! Проснется, увидит солнышко в щелку — так и просияет на встречу языческому божеству! Спаситель заповедал нам любить этот мир! Никакого греха в этом нет. И каждый с удивлением видел в ней эту потаенную радость. Наверное, в этом и крылось ее редкое очарование. И фабричный жених, поначалу смущавшийся, пришел в состояние восторга при виде ответного интереса со стороны «гражданки Тимиревой». То есть так же краснел и смущался, но уже смелее озирался вокруг и даже, кажется, готовился что-то сказать.

Старушка в самое короткое время «сгоношила на стол». Соленье, глазунья и каленые щи. Чем горячей, тем лучше: выпьешь на копейку, а опьянеешь на целковый! Расселись. Налили в мальцевские стаканы «мутненькой». Вот бы удивился Верховный правитель империи, если бы увидел, как его любимая жена хлещет самогон в сомнительной компании! Старый плут хозяин тоже играл взглядом — и выражение лица скабрезное. Но не оскорбляло это Анну! Только подливало масла в огонь! И парень млел, сгорал, как мотылек, в живом пламени ее огненных глаз. И грудь распирало отвагой!

— Ну дак че же? — блестела глазами баба Нюра. — Будем знакомые? — и за каждым словом какой-то потаенный, не вполне приличный смысл. Но прямо никто ничего не говорил — всё еще только лукаво подразумевалось. И разговор зашел о каком-то полене, которое одно в поле не горит, а два — уже костер на всю ночь. Нодья!

— Хоть худой мужичок — а притульишко, за мужика завалюсь и ничего не боюсь! — расписывала прелести супружеской жизни старушка. И Анне Васильевне уже почти верилось, что вот идет за этого молодого, свежего «обрезчика» с омского завода. Не то, чтобы позабыла всю свою прежнюю жизнь, а так… стих игривости напал.

— Ты не гляди! — гудел дед, — что, может, не гренадерского росту — он одной рукой три пуда выжимат.

Силач при этом так разволновался, что только всхлипывал да рывками тянул в себя воздух, и уже озирался в поиске: что бы такое поднять?

— За таким, как за каменной стеной! — лебезила остроносая старушка. — Со спины любая полюбит!

Анну Васильевну хвалить еще не решались. Робели. Благородная…Кто их знает, как там у них.

Хлопнули самогонки — ударило в голову, и еще больше развязались языки. Старушка вскочила, убежала на кухню, а как вернулась, села на другое место — и Анна оказалась рядом с женихом. Его как-то назвали еще в начале застолья: не то Иван Акимыч, не то наоборот.

— А вот вы — сколько пудов? — подступал нареченный вплотную, и глаза горят, как плошки — вот схватит, вскинет под потолок. Анна оглянулась в поисках путей спасения. Старики так и покатились с хохота. А Аким все ближе, и уже руки от азарта потирал. Анна поднялась, встала так, чтоб между нею и Акимом что-нибудь было: стол, старик или табурет.

— Да вы чё засуетились-то? — призвал к порядку дед, — давайте закусывайте! Грибки-то так в рот и просятся!

Разлили по второй.

— Маленькая бутылка попалась — кончилась! — поцеловал ее в донышко старик.

— Ничего! Скоро власть сменится — заживем на всю ивановскую! — пообещал обрезчик плужного завода.

Бабушка делала себе «красненькое» — размешивала в самогонке варенье. У Анны Васильевны почему-то упало настроение — свой стаканчик отодвинула. Это повергло всех в недоумение.

— Дерни, Аня! — прогудел Аким. А хозяин даже пропел что-то вроде: «Выпьем тут, выпьем тут — на том свете не дадут!»

— Ну, а если и дадут, дак выпьем там и выпьем тут! — подхватила старушка, и опять все перечокались, и каждый выцедил свою долю. Мужики крякнули и закусили.

— А вапше-то, может быть! — молвил дед глубокомысленно. Покосился на Акима. — Гляди, ишо губернатором станет!

Аким расплылся в ухмылке.

— Комиссар! — продолжал представление дед, — Послушали бы, как он…

Аким имел силы нахмуриться, толкнул старика коленом.

— Как он говорит иногда! — покрутил дед в воздухе корявыми пальцами. — Заслушаешься!

— Сибирский соловей, — подъелдыкнула старушка. Анна знала, что это за соловей, — ворона! И вспомнилось, что когда-то, в детстве, умела свистать соловьем. От выпитой ли сивухи, от воспоминания ли счастливого детства, подобралась, вытянулась шеей, «щелкнула» раз, другой и засвистала!

— Ой! И так денег ни лешего нету! — замахала на нее старуха руками — все засмеялись и притихли на минутку, будто тоже отлетели душой в счастливые весенние дни. Душа не может долго томиться буднями — праздник ей подавай! С песней и плясом. И много ли выпили? Поллитровку на четверых — а «и руки, и ноги опустились». И крик! И хохот — как в курятнике! И баба Нюра лезет с поцелуем и кричит: «Совет да любовь!»

— Какой «совет», Анна Кузьмовна? У меня ребенку шесть лет!

— Знаю! — раздольно, от пупка, прокричал обрезчик, — усыновлю! И выкормлю! Да ишо и новых настрогаем! — Лицом побледнел, а глаза, как у волка! И видно, вправду, не шуточно ранен нежностью к Анне. А что как судьба? Мало ли бывало. И тот-то, Александр-то Васильевич — тоже слесарному делу учился. На роду написано: за слесаря пойти! — мелькали шальные, забубенные мысли.

Анна думала, что поразила сердце Акима своим не здешним видом, но она ошибалась. Больше всего запал в душу ее веселый, легкий нрав. С такой-то женой — вся жизнь обернется праздником! Да и в работе резва! Тогда палец у нее еще не болел, жалея старичков, таскала кули с телеги к погребице. А внешний вид — это на любителя. «Красу не лизать!» — говорит народная пословица, то есть главное, чтоб была работящей.

Дед со старушкой припомнили свои молодые года — в радость им неожиданное это застолье! Кот тоже вился под ногами, постанывал, выпрашивал, горел сатанински глазами. За столом не до него! Отбрыкнулся ногой один, другой — и поплелся кот на печку, греть старые бока.

— Не-е, погоди, — до поту раскраснелся лицом молодой. — Лемешок, он тоже нужен! Это если ты в одно дышло пашешь — то да! А если у тебя жеребец копытом землю роет, да не один, а пара гнедых! И десятин у тебя — с сотню!

— Да где, у черта в воде, сотня?

— Не скажи! — и видно было, что жених стоит на стороне крупного землевладения. Как и Александр Васильевич, кстати.

— Тут блок нужен! — хозяйски хлопнул в стол.

— А вот Блок! — надоела Тимиревой тема земледелия. — Я его хорошо знаю!

За столом немо воззрились: откуда она знает плужное производство? На слесаря мало похожа.

— Блок, Александр Александрович! Поэт.

— А-а, — отмахнулась бабка. — Пушкин!

Мужики, ничего не понимая, смотрели пытливо, даже пожалуй, враждебно: что за блок «Пушкин»?