Анатолий Домбровский - Перикл

— Там ли Перикл? — спросил Геродота Сократ.

— Там, только к нему не пробиться, — пожаловался Геродот. — Он, как матка в муравейнике, окружён гоплитами и всадниками, каждый из которых мнит себя полководцем и лезет к Периклу со своими советами. Кажется, что там все командиры и только один среди них солдат — Перикл.

— Что тебя сюда привело? — спросил Геродота Сократ. — Сегодня здесь не самое приятное место на земле.

— Хочу быть свидетелем всему, что происходит при моей жизни, — ответил Геродот. — Такую я избрал себе судьбу.

— А может быть, судьба избрала тебя для этого?

— Всё равно, Сократ. Ты-то зачем здесь? Тоже хочешь дать совет Периклу, как захватить Халкиду?

— По таким мелким поводам я не советчик, — усмехнулся Сократ. — Если уж я и стану советовать, как захватить что-либо, то речь пойдёт по меньшей мере обо всём мире.

Перикл сам увидел появившегося в палатке Сократа и, протиснувшись между обступившими его со всех сторон гоплитами, подошёл к нему.

— Выйдем, — предложил он Сократу. — Жалею, что не послушался в своё время Народного собрания и не завёл личную охрану — теперь она, наверное, смогла бы оградить меня от навязчивых сограждан.

— Охранники вели бы себя точно так же, — сказал Сократ, — ведь они были бы свободными гражданами Афин.

— Пожалуй, — согласился Перикл.

Они вынырнули из палатки и, отдалившись от света костров, устроились на прибрежных камнях.

Убедившись, что поблизости никого нет, Перикл сказал, когда очередная волна скатилась с берега и затихла:

— Случилось несчастье: гонец из Афин сообщил мне на закате солнца, что восстали Мегары, уничтожив наш гарнизон, а спартанский царь Плистоанакт собрал армию и через Истм двинулся к границам Аттики.

— Это очень дурная весть, — вздохнул Сократ, и новая волна, набежавшая на берег, казалось, повторила его вздох.

— Да, — согласился Перикл. — Такой пример подала им Эвбея. Мы на грани небывалой катастрофы. Отделение Эвбеи — только полбеды, а если Плистоанакт возьмёт или хотя бы осадит Афины — случится полная беда. Хуже того, что сделала Эвбея, она уже не сделает. Поэтому мы можем повременить с её усмирением. А навстречу Плистоанакту мы должны выступить уже завтра. Хорошо, если он задержится на Истмийском перешейке. Нам следует просить об этом богов.

— Ты хочешь, чтобы это сделал я, Перикл? Чтобы я помолился? Для этого ты позвал меня? — изумился Сократ.

— Конечно же нет, — ответил Перикл. — Богов просить надо на тот случай, если они слышат наши молитвы. На всякий случай. Всё прочее для своего спасения надо делать самим.

— Ты кощунствуешь, и значит, ты очень встревожен, — сказал Сократ.

— Это так.

— Сейчас же садись в быстроходную триеру и мчись в Афины, — посоветовал Сократ. — Там ты сумеешь собрать ещё одно войско из резервистов и эфебов и удержать с ним Плистоанакта до той поры, пока не вернутся в Афины солдаты, которые сейчас стоят здесь.

— Да, я уже принял такое решение и с рассветом объявлю его в войсках. Спасибо за совет.

— Значит, и совет тебе мой уже не нужен, — заключил Сократ. — Зачем же ты позвал меня?

— Ты пойдёшь к Плистоанакту, — сказал Перикл, снова выждав, когда перестанет шуршать галькой морская волна. — Ты встретишься с ним, когда рядом не будет Клеандрида, его военного советника и помощника. И ты поговоришь с ним.

— Пойду, встречусь, поговорю. Это мне ясно. О чём я должен поговорить с ним?

Перикл ответил не сразу.

— Плистоанакт молод, — сказал он, — хорош собой, гостил у персидских сатрапов и у наших тиранов в Ионии. Он видел, что такое роскошь, он познал её удовольствия, хотя спартанские законы требуют суровой повседневной жизни и для своих царей — похлёбка, чёрный хлеб, жёсткая постель, постоянные упражнения для тела, походная обстановка, никаких расслабляющих развлечений — словом, жизнь спартанского царя ничем не отличается от жизни простого спартанца. А Плистоанакт видел роскошь и знает, что она приходит с богатством.

— Ты наводишь меня на мысль о бесчестном поступке, — сказал Сократ. — Ты хочешь, чтобы я подкупил Плистоанакта, не так ли?

— Не ты! — повысил вдруг голос Перикл, что позволял себе чрезвычайно редко. — Не ты совершишь бесчестный поступок, а я. Я предлагаю Плистоанакту деньги, я рассчитываю на то, что он уже развращён — заметь, не я и не ты, разумеется, развратили его! — что он возьмёт эти деньги, что он корыстолюбив и что корыстолюбие и развращённость Плистоанакта возобладают над его честью и преданностью Спарте.

— Ты думаешь, что он, получив деньги, уведёт свои войска обратно, за Истм?

— Я надеюсь.

— Почему же ты избрал для такой неблаговидной роли меня, Перикл? — спросил Сократ, с горечью подумав, что на это, кажется, и надеялся, когда думал, что Перикл даст ему секретное поручение и отправит в Афины, где он — о, боги, вы услышали моё желание и исполнили его, но какой ценой! — где он встретится со своей любимой.

— Потому что ты в своём умении убеждать людей превзошёл всех известных мне софистов, — ответил Перикл.

— Да, когда спор освещают истина и благо, а не корысть и предательство. Я должен буду убедить, что корысть и предательство для Плистоанакта — благо и истина. Протагор, наверное, сумел бы, ему всё равно, только бы была достигнута цель...

— Твоя цель выше истины и блага, — не дал договорить Сократу Перикл. — Твоя цель — жизнь и благополучие Афин. Идёт война, — напомнил Перикл. — И ты на этой войне боец, солдат. Одолеть врага мечом, словом, хитростью, деньгами — разве не всё равно?

— Всё равно, — вздохнул Сократ. — Боги войны простят меня, но боги истины — никогда. Мы вместе жертвуем честью ради спасения Афин.

— Да, вместе, — согласился Перикл.

— И сколько же мы пообещаем Плистоанакту? — спросил Сократ.

— Десять талантов золота.

— Столько?! — изумился Сократ.

— Безопасность Афин стоит больше, — ответил Перикл, — да и сам Плистоанакт большего не стоит.

Быстроходная триера «Саламиния» утром понеслась по Эвбейскому проливу в сторону Афин. Перикл взял Сократа с собой — скорее, чем на «Саламинии», он не смог бы добраться до Афин, откуда к Элевсину Сократа должны были домчать быстрые кони — Перикл обещал предоставить ему одну из боевых колесниц. Из Элевсина Сократ отправится навстречу армии Плистоанакта. А пока «Саламиния» под частые и ритмичные посвисты флейты келевста взмахивала, словно крыльями, рядами длинных весел и мчалась против свежего ветра, гулко ударяясь днищем о встречные волны. Сократ, укрывшись плащом, спал на верхней палубе, его никто не тревожил. Спал он крепко и долго — Перикл, проходя мимо, позавидовал ему: Гипнос, бог сна, давно не одаривал его таким блаженством, а если и одаривал, то подсылал своего сына Морфея с беспокойными и тяжёлыми снами. Даже в объятиях жены не приходило забытье — дневные мысли не угасали, продолжали и ночью бередить беспокойное сердце. Впрочем, и в гинекее, на женской половине дома, он теперь появлялся редко: постаревшая жена, которой недавно исполнилось сорок, была с ним холодна, принимала его неохотно, а ничто другое друг к другу их не влекло — у них не было общих забот, общих интересов: сыновья Ксантипп и Парал уже выросли, Ксантипп успел даже жениться, не говоря уже о Каллии, отцом которого был покойный Гиппоник,— Перикл женился на его вдове, — Каллий был не только женат, но и жил с семьёй на Эгине, куда отправился в качестве клеруха, переселенца, получив там во владение богатый клер — землю и дом.