Анатолий Домбровский - Перикл

После изгнания Кимона Перикл был избран стратегом и вождём народа. Кимон помнит об этом и ждёт, когда афиняне позволят ему вернуться...

Вот судьба тех, кто возлагает на себя бремя власти, тяжкое бремя, зная, что их ожидает неблагодарность народа, возможно, изгнание, позорная смерть и забвение. Но и слава, и благодарность, и любовь, пока не наступит роковой час.

Надо следовать Ликургу, который сказал: если власть — служение народу, то прекрасно всё — и жизнь, и смерть, и слава, и позор, когда они полезны государству. Надо принять эту судьбу, ибо она именно такова по своей природе и другой быть не может. Но она никогда не сбрасывает со счетов дела и мысли человека.

Возница прикрикнул на нетерпеливых лошадей, впряжённых в колесницу. Перикл оглянулся и кивнул вознице головой — пора было возвращаться в Афины.

Сократу было десять лет, когда афиняне изгнали Кимона, своего славного вождя и архонта, которому они были обязаны многими победами над персами и их союзниками. Периклу тогда было чуть больше тридцати. После изгнания Кимона Сократ не ощутил в своей жизни никаких перемен. Перикл же понял, что пробил его час: остракизму подвергается не только Кимон, но и вся его партия, родовитое племя аристократов. Симпатии афинян отныне стали принадлежать другой партии и другим вождям — вождям народа и, стало быть, Народному собранию — Экклесии — и гелиэе, а не Ареопагу, этому сборищу старых архонтов, известных лишь родовитостью, а не подлинными заслугами.

Великий Кимон был не только отважным воином и решительным политиком — этого у него не отнять, но и пьяницей, гулякой, мотом. А те, что заседают в Ареопаге, на холме Ареса, по преимуществу отличились в своё время лишь в домах гетер и пустой болтовнёй на Пниксе.

Эфиальт, друг Перикла, сказал, что время аристократов прошло и человек, идущий к власти, отныне должен опираться на партию народа, даже если он не питает особых симпатий к этому народу — только с ним он победит, получит власть, которую сможет употребить для блага и могущества Афин. Благо и могущество Афин — высшая цель гражданина, всё остальное — в лучшем случае только средство для достижения этой дели: аристократы, народ, союзные города, деньги, власть, жизнь и смерть. Афинам — вся любовь, и тогда Афины позаботятся о достойной жизни всех граждан.

Так говорил вождь демократов Эфиальт, штурмуя холм Ареса. Он преуспел в борьбе с Ареопагом, отнял у него право утверждать или не утверждать решения Народного собрания, право судить и приговаривать к смертной казни должностных лиц и многие другие права, обеспечивавшие Ареопагу исключительную власть в государстве, и вернул их Народному собранию, Совету Пятисот и гелиэе, суду присяжных — иными словами, народу. Эфиальт победил Ареопаг и погиб — враги убили его руками ничтожного Аристодика из Танагры.

Сразу же после убийства Эфиальта демократы назвали Перикла своим вождём, хотя в первые дни многим показалось, что они поторопились: внешний вид Перикла — он был похож на тирана Писистрата — и его манера держаться: кажущееся высокомерие, молчаливость, постоянное серьёзное выражение лица, на котором никто не видел улыбки, болезненное отвращение к фамильярности — всё это делало его непохожим на других вождей демоса, демагогов, этих общительных и, как правило, простоватых людей. Перикл был постоянно сдержан, строг и значителен, не участвовал в кутежах, в ночных похождениях друзей, не разбрасывался подарками — на свадьбе был только один раз, когда женился его близкий родственник, и один раз был хорегом: поставил в театре трагедию Эсхила «Персы». Но умом и сердцем он был вождём: умный, волевой и даже страстный. Впрочем, эта страстность внешне никак не проявлялась, разве что в речах, которые он произносил ровным голосом и, не в пример другим ораторам, не размахивая руками; но от этого его речи становились только более убедительными, мысли в них были чёткими, надёжно составленными и напряжёнными, как хорошо натянутая струна, рождающая высокий и чистый звук. Его выступления были коротки и доказательны. Не он трепетал от чувств, произнося монологи, а те, кто слушал их. Как Зевс Громовержец мечет молнии с Олимпийских горных высот, так и Перикл метал в толпу с трибуны на Пниксе слова. За это его прозвали Олимпийцем. Он был так искусен в ораторском искусстве, что даже очевидные вещи мог по своему желанию истолковать на свой лад. Фукидид, сын Мелесия, который возглавил аристократическую, враждебную Периклу партию после изгнания Кимона, жаловался на то, что Перикл побеждает его во всех публичных спорах не потому, что на стороне Перикла всегда оказывается Истина, а потому, что строй его речей неуязвим, из-за чего слушатели постоянно оказываются на его стороне. «Если бы я и Перикл состязались в борьбе и мне удалось бы повалить его, — говорил Фукидид, — он и тогда сумел бы доказать, что победа на его стороне».

Перикл был избран стратегом в тот же год, когда Кимон покинул Афины; ему сразу же доверили строительство Длинных стен — сооружений, соединивших под своей защитой Пирей и Афины на протяжении всех сорока стадий пути. Таким образом он продолжил дело Фемистокла, который говорил, что Афины никто не победит ни силой, ни измором, пока у них будет выход к морю через Пирей — главный военный и торговый порт Афин. Тогда же Перикл начал участвовать в военных походах, хотя и до этого бывал в сражениях и не раз отличался личным мужеством и полководческим мастерством.

Он был красив, но избегал женщин, а женившись на вдове своего родственника, стал и вовсе недоступен для них, полагая, что женщины — это всего лишь развлечения, на которые занятому государственному человеку не стоит тратить время.

Он и Сократа убеждал в этом, говоря:

— Женившись, человек освобождается для важных дел. Так что поскорее женись, Сократ. И всё то время, что ты проводишь с гетерами, ты употребишь с пользой для себя и для Афин.

— Для Афин будет полезнее, если я ничего не стану делать для них, — отшучивался Сократ. — А для себя я нахожу много пользы в домах гетер — там много вина, хорошая еда, веселье, ласки. Один мудрый человек сказал: надо соблюдать здоровый образ жизни, укреплять постоянно своё здоровье, чтобы затем растрачивать его в любовных утехах.

— Ты, конечно, наговариваешь на себя, говоря о любовных утехах, — заметил Перикл. — Тебе, как я давно приметил, присущи лишь две страсти: ты крошишь и шлифуешь камни и изводишь в спорах всех встречных. Как каменотёс — ты кормишь себя. А чего ты достигаешь спорами, Сократ?

— Тоже кормлю себя, — ответил Сократ. — Но не тело кормлю, а душу. Душа ведь питается мыслями, как чрево — вином и сыром. Кто питает одно тело, у того хиреет душа.