Эрик Нойч - Встреча. Повести и эссе

Розочка рассмеялась. «До чего же смешно, дядя Фердинанд…» Она повторила за ним, но тут же, скривив лицо, выплюнула спаржу и заявила, что вкус у нее, как у земляного червяка.

Форстер насторожился. Откуда у нее такое сравнение? Не случайное, должно быть, надо бы расспросить. И команда Кука вынуждена была иной раз питаться моллюсками, а то и существами, что стоят гораздо ниже их в таблице Линнея. Но Тереза опередила его, побранив дочь за неумение вести себя за столом и вытерев ей подбородок салфеткой.

Благодушного Губера все это не занимало нимало, он с упоением поглощал деликатесы. Форстеру многие говорили о нем как о галантном и красивом молодом человеке — даже Каролина, даром что она терпеть не могла смазливых дамских угодников. Чему действительно можно было позавидовать, так это ослепительно белым зубам, его-то собственный оскал был, напротив, дыряв — цинга не пощадила его во время кругосветного путешествия, сильно попортив улыбку. Он наблюдал за Губером, все еще поглощавшим спаржу. Тереза заметила это. В лице Форстера она поймала выражение безжалостного приговора, которое всегда появлялось у него, когда дело шло о какой-нибудь, по его мнению, глупой, смешной или абсурдной научной сентенции или таком же поведении. Она и сама натерпелась, ловя на себе, бывало, этот испытующий взгляд, в коем — как бы это сказать? — не было ничего, кроме научного интереса к экзотическому растению. И теперь ей было досадно за Губера в роли диковинки, она толкнула его ногой под столом.

Форстер это заметил. Опять что-то укололо его. Как был бы он счастлив, будь такой жест, такой знак близости подарен и ему.

Карета везла его сквозь ночь. Париж, должно быть, уже недалеко. Хотя слева, по берегу Сены, все еще теснились тополя, окунувшие свои черные стволы в белый туман, но дорога становилась шире, накатаннее, глаже. Кони больше не ярились и бежали ровнее. Форстер видел, как блестят их крупы от пота в бледном лунном свете. Согласись он с кучером, дали бы коням еще раз передышку и сами расположились бы тогда на ночь на постоялом дворе. Но он спешил домой, и разве не изрядно отблагодарил он возницу? Форстер торопился к себе в Отель голландских патриотов, в котором жил поблизости от Пале-Рояля, где надеялся подлечить свой недуг жиром да настойками и продолжить работу над «Парижскими очерками».

Он просил Губера, как когда-то тот просил его, прогуляться по окрестным лугам, испытывая некоторое облегчение хотя бы оттого, что от их соперничества не страдают ни Тереза, ни дети.

Вышли на другой день, тайком сговорившись, ранним утром. Высокие вершины юрского массива вокруг покрылись снегом. Снег сверкал белизной над темной полосой ельника. Воздух в долине был свеж и прохладен, будто по заказу для прогулки. Правда, Губер, который был десятью годами моложе, упустил из виду, что нужно бы соответственно одеться. По жухлой, покрытой изморозью и мокрой траве он разгуливал в своих башмаках с серебряными пряжками и в замшевых чулках на шелке, которые защищали только от комаров да слепней. Но не от холода. Форстер заметил это лишь тогда, когда напарник его стал кашлять. Но тут уж они прошли половину пути, и поворачивать было поздно. Или назад в Травер, или вперед до ближайшей деревни.

«Идемте лучше вперед. Что-нибудь да найдем. Правда, в такую рань нам самим придется затопить печь, но я к этому уже привык. Выпьем чего-нибудь согревающего, кальвадоса например, если найдется. Только не вздумайте обижаться на меня».

Лучше вперед, чем обратно, где не дай бог Тереза опять будет толкать Губера ногой под столом. А здесь он с ним с глазу на глаз.

Так добрели они до Мотье, не то городка, не то деревни, благополучный вид которой поражал в такой суровой и окаменелой глуши. Трактир располагался на широкой улице, недавно застроенной крепкими крестьянскими домами. Он примыкал к кузнице, и со двора непрестанно доносились удары молота о наковальню. Миловидная женщина в явно французском наряде отворила им и, заметив несчастный вид Губера, пригласила поскорее войти и поставить ботинки сушиться к печке. Сейчас она разведет огонь, пошевелит только угли да подложит поленьев, печка еще не остыла, вчера ведь было воскресенье, мужчины сидели да бражничали тут до полуночи. Потом принесла ему, франту, какие-то бесформенные и толстые войлочные сапоги и подала им горячий грог с большим количеством коньяка.

Они были единственными посетителями. О чем только не было говорено между ними доселе, и вот настал миг обсудить то, ради чего они уединились. Форстер не знал, как начать. Но потом, тщательно следя за тем, чтобы не дать волю обиде и ревности, сумел заставить себя напомнить то, что они давно знали друг о друге. Путешествие Форстера с Гумбольдтом, когда он отсутствовал в Майнце три с половиной месяца. Губер отрицал — и это было известно, — что подло воспользовался этим. Он не станет коварно обманывать человека, коему стольким обязан. Порукой тому хотя бы его, Губера, дружба с Шиллером, чьи идеалы человеческих отношений он полностью разделяет; и отчасти даже льстит себя надеждой, что в образе благородного и самоотверженного маркиза Поза отразилась частичка и его «я».

Форстер не удержался от тихой, иронической улыбки. Ну разумеется. Во время задушевных чаепитий у них дома они когда-то много вечеров подряд читали по ролям «Дон Карлоса», и Губер всегда претендовал на роль маркиза. Не без оснований? «Спаси себя для Фландрии [17] «Спаси себя для Фландрии…» — Слова маркиза Позы из «Дон Карлоса» цитируются по изданию: Шиллер Ф. Собрание сочинений в восьми томах, т. 3, М., 1937, с. 245. . Быть королем — удел твой. Мой — за тебя погибнуть…» Ах, Фердинанд, оставь хоть теперь это комедиантство. Даже тогда в шиллеровском пафосе было слишком много саксонского акцента.

Да и Каролина, юная вдова Бёмера, принцесса Эболи в данном случае, разражалась эболически-дьявольским хохотом, говоря, что не в силах сдержаться, когда слышит, как корежит саксонский диалект и самые возвышенные пентаметры.

«Мне бы не хотелось огорчать вас, Жорж, разбирая с вами ваши надежды и пожелания, мнение на сей счет Терезы и мои собственные чувства. Но избежать этого, видимо, невозможно. Зачем бы в противном случае понадобилось нам это стеснительное — и для вас тоже — свидание? Мы хотим, чтобы впредь по этому вопросу царила ясность — для всех заинтересованных лиц, включая и opinion publique, общественное мнение. Вы не можете себе представить, как мы здесь живем. В Невшателе и у стен есть глаза и уши. Я вынужден пробираться по ночам к Терезе тайком…»

«Но разве вы не преуспели в этом, с тех пор, как поселились в моем доме?»

Губер смешался, и Форстер тотчас пожалел, что не совладал с собой и высказался. Но, бог мой, он ведь не святоша, особливо когда дело касается женщины, которую страстно желаешь.