Владимир Фромер - Хроники Израиля: Кому нужны герои. Книга вторая

Узнав об этих словах Рафуля, один из старших офицеров досадливо поморщился: «Рафулю лучше бы вообще не лезть в это дело, — сказал он. — Ведь это Рафуль первым заблокировал карьеру Кахалани. Кто не дал ему взять Сидон и поручил это дело Ицику Мордехаю? Я помню, с каким пренебрежением отзывался Рафуль о стратегических способностях Кахалани. А сегодня он его защищает. Надо же принципы иметь. С другой стороны, нельзя судить о профессиональных качествах наших офицеров по Ливанской кампании. Иначе пришлось бы выгнать две трети из них…»

А вот что сказал офицер, прослуживший рядом с Кахалани много лет: «Он не стерпел бы обиды и от Господа, и поэтому поставил наше командование перед дилеммой: или вы исправляете причиненную мне несправедливость, или я ухожу. И ему пришлось уйти, потому что он достиг потолка своей карьеры. У нас ведь как? „Ага!“ — понимающе переглядываются люди, когда речь идет об офицере, не получившем повышения. „Видно, он того… Что-то с ним не в порядке“. Ерунда все это. Все в порядке с Кахалани. Просто в генштабе решили, что есть офицеры, больше, чем Кахалани, соответствующие сегодняшним критериям при отборе высшего командного состава. Ну и что? Кахалани все равно остается прекрасным офицером».

Бригадный генерал в отставке Авигдор Кахалани вписал свое имя в военную историю. Его опыт изучается в военных академиях. В Войну Судного дня Кахалани доказал, что командир бронетанкового полка наиболее эффективно руководит боем, находясь в танке, свободно маневрирующем на местности. Военачальник, находящийся со своими бойцами в вихре сражения, имеет с ними почти мистическую связь. Они послушны ему, как части тела импульсам головного мозга.

Ну а сам Кахалани сделал политическую карьеру. Он основал движение «Третий путь» и получил министерский портфель в коалиционном правительстве Беньямина Нетаньягу.

Шестеро генералов несли покрытый национальным флагом гроб генерал-майора в отставке Шмуэля Гонена (Городиша) к месту последнего упокоения на военном кладбище в Гиват-Шауле. Вся военная элита собралась здесь, чтобы отдать последний долг человеку, считавшемуся когда-то эталоном доблести для всей армии. Но не только представители отринувшего Городиша политического и военного истеблишмента шли за гробом бывшего командующего.

«Это самые странные военные похороны из всех, которые я когда-либо видел», — пробормотал генерал-майор запаса Ори Ор, глядя на клубящуюся под лучами неумолимого солнца людскую массу.

Казалось, что все неудачники, все пасынки жизни, раздавленные колесами судьбы, все отверженные обществом парии выползли из своих укрытий и притащились сюда, чтобы проститься с этим человеком.

Но цепочка полицейских не подпускает их к открытой могиле. Лишь избранные стоят там, и среди них те, кого покойный числил в стане своих гонителей, — последний колоритный штрих, завершающий трагедию этой жизни…

Из толпы вырывается высокий человек в грязной рубахе, с оборванными пуговицами, со щетиной на одутловатом лице, с заплывшими глазами.

— Януш! — кричит он. Стоящий у могилы генерал-майор запаса Януш Бен-Галь оборачивается.

— Скажи им, чтобы меня пропустили! Я Большой Бени! Городиш был моим командиром в Шестидневную войну! Я обязан выступить над могилой! Я должен сообщить всему миру о том, что Шамир и Перес отравили Городиша цианистым калием!

Генерал машет рукой и уходит…

Городиш считался превосходным офицером. Надежным, исполнительным, испытанным в боях. Он не был стратегом, как Таль, блеск легенды не озарял его, как Даяна, он не шел непроторенными путями, как Шарон. Бывали и у Городиша озарения, обеспечившие ему законное место в пантеоне израильской славы. Это он ввел в израильских бронетанковых войсках принцип: «Командир руководит боем из открытого танкового люка».

Храбрость его граничила с безрассудством. Он считался фанатичным апологетом субординации и дисциплины, но был справедлив и, наказывая своих подчиненных за провинности, не делал никакой разницы между офицерами и солдатами. Офицеры во вверенном ему «хозяйстве» не пользовались привилегиями. Скорее наоборот. Поэтому солдаты Городиша любили, несмотря на то, что служить под его командованием было нелегко.

Шестидневная война стала его звездным часом. Десять египетских моторизованных бригад разбила бронетанковая дивизия Таля, и большая часть из них была раздавлена гусеницами танков Городиша. Седьмая бронетанковая бригада, которой он командовал, наголову разбила противника под Эль-Аришем и Рафияхом и первой прорвалась к Суэцкому каналу.

«Солдаты, — писал тогда Городиш в приказе по бригаде, — вы взглянули в лицо смерти, и она опустила глаза…»

37-летнего полковника сравнивали с американским генералом Паттоном и даже с Иегудой Маккавеем. Его называли «секретным оружием Израиля». Мы ведь ни в чем не знаем меры! Сначала бессовестно захваливаем, потом бесстыдно казним…

Сам Даян прикрепил к гимнастерке Городиша знак отличия за доблесть и, поцеловав его, сказал: «С такими офицерами, как ты, мы непобедимы».

И до рокового октября 1973 года карьера Городиша шла по накатанным рельсам. За два месяца до Войны Судного дня Городишу присваивают звание генерал-майора и назначают командующим Южным военным округом вместо ушедшего в запас Шарона.

Тогда и произошел эпизод, который Городиш не раз вспоминал потом.

Новый командующий округом отправился в инспекционную поездку к Суэцкому каналу. Вдруг из-за песчаного бархана к «джипу» рванулись трое египетских парашютистов и вскинули автоматы…

Городиш не любил «узи». Его личным оружием был крупнокалиберный «томми», как собачонка, лежавший сейчас у ног хозяина. С опозданием увидел врагов и пулеметчик командующего. Надежды не было. Но в самую последнюю секунду сидевший рядом с Городишем лейтенант Цвика Ледерман издал радостный вопль и замахал руками, приветствуя египтян, как близких друзей, внезапно появившихся после долгой разлуки. Изумленные парашютисты на мгновенье застыли. Этого было достаточно. И пулемет, и «томми» Городиша заговорили одновременно…

Городиш жалел потом, что этот эпизод не закончился иначе. Погибни он тогда, не пришлось бы ему до самого дна испить чашу горечи…

У каждого человека есть свой потолок. Городиш мог командовать батальоном, полком, бригадой. Дивизией, наконец. Но не фронтом.

На Городиша можно было положиться, но лишь до тех пор, пока чужая воля указывала ему путь. Он не обладал аналитическим складом ума. Не был мастером стратегических построений, не имел чутья, позволяющего на месте схватывать суть сражения и делать единственно верный вывод, не мог маневрировать крупными воинскими соединениями, передвигая их, как шахматные фигуры, заставляя выполнять внезапный, не предусмотренный противником замысел. Он мог руководить боем из люка танка, но не из командного бункера.