Джалол Икрами - Дочь огня

— Не понимаю я Камоледдина Махдума, — заметил Вафо-джан. — Кто его заставляет называться джадидом и заниматься совсем неподходящими для него делами?

— Это своего рода сделка, — сказал ювелир.

— Да, сделка, — вздохнул Анвар-джан, — которую человеку приходится заключать со своей совестью. Когда чаша переполнится и забурлит, все, что находилось на дне, приходит в движение, всплывает наверх, а то, что наверху, идет ко дну. Так и с людским обществом: когда оно волнуется, появляются камоледдины и люди, подобные им.

Все молча слушали Анвар-джана, продолжая заниматься своим делом.

— Но стоит волнению усилиться и превратиться в бурю, камоледдины или погибнут, или спрячутся в кусты, чтобы спокойно ее переждать и вновь опуститься на дно.

— Но все же младобухарцы делают доброе дело, заметил кори Шариф.

— Правильно, — согласился Алимходжа, — сейчас самое главное — разбудить народ, приобщить его к культуре, научить хотя бы читать и писать.

— Приобщить к культуре, — горько усмехнулся Вафо-джан. — Да людей надо сначала накормить! Найдите раньше способ увеличить урожаи, дайте воды, на пересохшие земли дехкан, оденьте оборванных детей, вылечите их от болезней, а потом можете разглагольствовать об образовании, о культуре…

— Это дело государства! — продолжая какой-то давнишний спор, возразил Анвар-джан. — Этим должны заниматься эмир, кушбеги, об этом должны заботиться власти, столпы государства.

— Столпы государства… — иронически повторил Вафо-джан.

Его прервал громкий, требовательный звонок. Все замолчали. Ювелир быстро поднялся и пошел открывать. У ворот стоял девонбеги. Это был толстый, неповоротливый мужчина с огромным животом и короткой шеей. Длинная черная борода, казалось, начиналась у самых глаз. За ним стояло еще несколько человек.

— А, Тахир-джан, — забасил он, бесцеремонно входя во двор. — Чего это ты днем запираешься, боишься, что ли, кого?

— Времена теперь неспокойные, — ответил ювелир. — Вы изволили прийти за…

— Да, да, угадали, — прервал его девонбеги. — Эй, Гафур, пошли?

— В доме гости, — осторожно, чтобы не обидеть девонбеги, сказал ювелир. — Я вам сейчас сам вынесу.

— Это еще что? — засмеялся девонбеги. — Оймулло в гареме, так ты, никак, к себе женщину привел? — И, продолжая громко смеяться, зашагал во внутренний двор. За ним шел его слуга, еще более устрашающего вида, чем сам девонбеги.

Встревоженный ювелир последовал за ним. Он прекрасно знал, что девонбеги нахальнее самого миршаба, и боялся, как бы он не устроил в его доме при гостях какого-нибудь скандала.

Действительно, увидев приготовления к плову, девонбеги громко воскликнул:

— Ого, да здесь, оказывается, плов готовят! Что ж ты молчал, Тахир-джан! Ай, скупец! А ну, Гафур, пойди позови сюда моих джигитов, посидим, поболтаем, пока плов сварится. Только смотри, Тахир-джан, рису засыпай больше, нас человек пять-шесть, и аппетитом нас бог не обидел.

Гости растерянно смотрели на него. Ювелир ничего не ответил, прошел в каморку и вынес завернутую в кисею и белую бумагу корону Пошшобиби.

— Вы уж меня извините, — вежливо, не повышая голоса, сказал он девонбеги, протягивая ему корону. — Сейчас вам нужно выполнить свои обязанности и отнести корону в Арк. А завтра, если, даст бог, все будет благополучно, приходите, плов за нами.

— Ах, вот как ты со мной разговариваешь! — схватил ювелира за ворот взбешенный девонбеги. — Ты меня из дома гонишь? Вместо того чтобы возблагодарить аллаха за то, что мы оказываем твоему дому такую честь, ты…

— У меня гости, — твердо сказал ювелир.

— Ах, у тебя гости! — наливаясь злостью, закричал девонбеги. Вскочив с места, он яростно бил нагайкой по голенищу.

Слуга Гафур, который уже успел привести своих товарищей, подошел к девонбеги и что-то тихо сказал своему господину. Тот кивнул и повернулся к ювелиру:

— Нет, мой милый, нас не проведешь. Это у тебя не гости, это… это собрание джадидов! А иначе зачем бы тебе держать ворота на замке? Зачем прогонять меня? А? Ишь как побледнел!

— Взгляните-ка на них! — сказал Алимходжа Вафо-джану. — Стоило только не пригласить их на плов, и они сразу вас записали в джадиды.

— Заткнись, собака! — заорал на него девонбеги. — Думаешь, если ты ученый, так тебе все дозволено! Вот прикажу сейчас моим молодцам связать вас и всех засажу в тюрьму.

— А ну, потише, господин девонбеги! — вышел из себя ювелир. — Не для того сидел я целую неделкх над короной светлейшей Пошшобиби, чтобы меня в моем собственном доме оскорбляли.

Знайте, что… Он не успел договорить, как за дверью раздался голос Фирузы:

— Дядюшка Тахир-джан, Оймулло просила узнать, не учинил ли этот грубиян девонбеги в ее доме скандал?

У девонбеги от злости чуть не вылезли глаза, и он бросился к двери, чтобы избить нахалку, но его удержал Гафур. Он часто стоял на карауле у ворот гарема и узнал Фирузу по голосу.

— Их светлость Пошшобиби велели, чтобы Оймулло сходила домой и узнала, в чем там дело, почему не несут до сих пор их корону, — снова послышался из-за двери голос Фирузы. — Они сказали: Я хорошо знаю грубость девонбеги, но если он только осмелится оскорбить чем-нибудь моего мастера или хотя бы повысить на него голос, скажите мне, я так его отделаю, что он всю жизнь будет помнить.

Девонбеги побледнел, ноги у него задрожали, он прислонился к стене и умоляюще посмотрел на Гафура.

— О, мы знаем, как великодушна и милостива их светлость Пошшобиби, — громко произнес Гафур, не растерявшись. — Никакого скандала нет, просто здесь немного пошутили.

— Да, да, конечно, это была шутка, — заикаясь, пробормотал девонбеги. — Передай, пожалуйста, Оймулло, что мы только хотели немного посмеяться… Ну а если мы в чем провинились, то просим извинения… Ну, приятно вам оставаться, дай бог вам хорошего аппетита. Мы пошли…

Гафур вышел первым, за ним побрели его растерянные и испуганные дружки, шествие замыкал девонбеги. Проходя мимо Фирузы, стоявшей у двери в парандже, он остановился и, пытаясь выдавить на своем лице улыбку, еще раз заискивающе повторил:

— Так уж ты передай, пожалуйста, Оймулло, что мы пошутили.

— Если вы еще хоть раз попробуете так пошутить, то я все расскажу их светлости Пошшобиби. Так и тетушка караулбеги приказали. Ну ладно, несите быстрее, а то как бы мне еще за вас не попало.

— Сию минуту все будет исполнено, — подобострастно ответил девонбеги и вышел на улицу.

Мужчины долго молчали, и только после того, как Фируза закрыла за девонбеги ворота, стали приходить в себя.

— Слава богу, ушли, — с облегчением сказала Фируза, входя. — Что-нибудь надо сделать, дядюшка?

— А где Оймулло, девочка? — спросил ювелир.

— Оймулло… — Фируза немного растерялась. — Оймулло в Арке… Я себя плохо почувствовала, дядюшка, жар у меня поднялся, вот Оймулло и велела мне идти домой… Подхожу к дому и слышу — девонбеги орет… Ну, я и…